Вкус к убийству

22
18
20
22
24
26
28
30

Везерби тоже задумался. Ему явно не нравились собственные мысли, хотя выводы вроде бы и соответствовали фактам, они напрочь отметали все то, во что он всегда верил… и в довершение всего подтверждали то, во что он никогда бы не смог поверить. Чуть помедлив, Везерби проговорил:

— Если допустить подобную метаморфозу, хотя само собой, я ее отвергаю, то все становится на свои места. Существо-зверь, бегущий на четырех лапах, внезапно претерпевает перемену и приобретает способность перемещаться на двух. Подобная трансформация не может не сопровождаться сильнейшими побочными эффектами, возможно, даже потерей сознания. А потом, спустя некоторое время, то же существо, теперь уже изменившись до неузнаваемости, продолжает свой путь, чуть пошатываясь от недавнего оцепенения, может, даже не помня, как оно вообще оказалось в этих местах, а то и жестоко страдая от непередаваемого ужаса и раскаяний. В полубессознательном состоянии оно проходит какое-то расстояние, но наконец осознает, какими последствиями могут обернуться для него предыдущие его подвиги — в том, прежнем состоянии. Это может побудить его — отчасти из простейшего инстинкта самосохранения — тщательно замести следы. Но ты понимаешь, что все это — сплошные домыслы. Такого попросту не может быть…

— Вот только в раскаяние его я что-то не особенно верю, — заметил Белл. — Если бы оно действительно чувствовало раскаяние, то постаралось бы как можно дальше убраться от этих мест и забыть обо всем, разве не так?

Везерби кивнул.

— И не стало бы прихватывать с собой голову убитой жертвы как некий сувенир на память.

— Да, пожалуй, так, — согласился Везерби. Они вышли из кустов рядом с полицейской машиной. Водитель мирно похрапывал, надвинув головной убор на глаза.

— Надо выпить, — проговорил Белл.

Везерби снова кивнул. Они миновали машину и направились в сторону «Королевского торса». Обоим хотелось промочить горло, хотя жажды ни один из них не чувствовал.

* * *

Арон Роуз переживал внутренний конфликт между совестью и честолюбием. Он сидел в «Королевском торсе», рядом с кружкой пива лежал раскрытый блокнот. Тут же примостился и фоторепортер, хотя тот никаких укоров совести, по всей видимости, не ощущал. Он большими глотками поглощал пиво, тогда как Роуз явно предпочитал смаковать напиток — он обдумывал ситуацию, в которой, сам того не ожидая, оказался. Впрочем, едва ли было бы справедливо утверждать, что он имел какой-то выбор и мог самостоятельно принять решение, могущее существенным образом повлиять на события… Дело скорее было в том, что Роуз принадлежал к числу людей, которые привыкли беспокоиться едва ли не по любому поводу, но сейчас его страхи получили некоторое основание именно потому, что поставленная им перед собой цель вдруг раздвоилась. Сама по себе проблема была довольно проста, если, конечно, допустить, что могут существовать простые проблемы для совестливого человека. Как добропорядочный и вполне благонамеренный гражданин, Роуз искренне надеялся на то, что убийцу в конце концов поймают или уничтожат, не дав ему возможности совершить очередное преступление. Последнее убийство укрепило его в этой надежде, поскольку ему сопутствовали особенно отвратительные подробности — было что-то неприкрыто трагическое в том, что ни в чем не повинная женщина столь кощунственным образом погибла в собственном же доме. Однако, будучи только младшим репортером, получившим первое в своей жизни серьезное задание, Роуз все же уповал на то, что убийцу обнаружат только к концу недели и его статья успеет появиться в воскресном выпуске. Сообщение об аресте злодея оказалось бы отнюдь не столь волнующим и захватывающим в сравнении с описанием всех этих нераскрытых убийств, в первую очередь, именно в той статье, которую он только собирался написать. Любой, даже малейший намек на то, что полиция наконец напала на след садиста, неизбежно приглушит шоковый эффект, на который рассчитывал Роуз. Инстинкт никогда не подводил его, а кроме того, он уже успел понять, о чем именно любят писать газеты. И все же Роуза мучила совесть: он знал, что не в силах ничего изменить, и попросту разрывался от мучивших его противоречивых чувств.

Он повернул голову на звук открываемой двери. В бар вошли Белл и Везерби, и Брюс кивнул им навстречу.

— Вы, наверное, из полиции? — спросил он.

— Я из полиции, — сказал Белл.

— А я из газеты, — вставил Роуз и назвал свое издание.

— Ну и как, есть успехи? — полюбопытствовал Брюс.

— Я бы выпил пива, — пробормотал Белл.

— Значит, не густо по части успехов. Ничего — ни следов, ни чего-нибудь другого? Но ведь что-то вы должны были сделать. Нельзя же позволить этой твари разгуливать по округе и за здорово живешь убивать людей, разве не так? Почему вы не ищите какие-нибудь улики, почему не придпринимаете хоть что-нибудь?

— Всему свое время, — отрезал Белл.

— Время? А пока пусть убивает направо-налево людей?

— По вашему, полиция прилагает недостаточно усилий? — спросил Роуз. — Я имею в виду — с точки зрения рядового обывателя.

Брюс не обратил на него никакого внимания.