Записки из Города Призраков

– Сначала надо заплатить за билет! – кричу я. – Или вы выметаетесь с карусели. Правила устанавливаю не я. Каждый раз одно и то же.

Слава богу, они не возражают. Один – низкорослый, широкоплечий, с сальными волосами, в футболке с Бобом Марли, щурится на меня поверх солнцезащитных очков.

– Оливия, так? – спрашивает он, рукой вытирая пот со лба, потом руку – о мешковатые шорты. – Приходишь иногда на вечеринки на Бист-Бич, да?

Я киваю.

– Да. Приходила.

– Я думал, ты переехала или что-то такое. – Он замолкает. – Ты вернулась, потому что твою?..

Второй парень кашляет. Поклонник Боба Марли разом обрывает фразу. «Маму». Он знает. Они оба знают. И этим я обретаю над ними какое-то подобие власти: когда девушка, у которой мать – убийца, просит тебя что-то сделать, ты это делаешь. Не задавая вопросов.

– Мою что?

– Э… э. Я… я подумал о ком-то еще, извини… – отвечает он, его щеки темнеют. Наверное, он краснеет; как хорошо осознавать, что это я еще различаю.

– Наслаждайтесь сегодняшним визитом сюда. У нас прекрасный парк, – и я приклеиваю к лицу широкую, насквозь фальшивую улыбку.

Они смотрят на меня, и в их взглядах читаются зачарованность и страх, будто я могу внезапно прыгнуть на кого-то из них и вцепиться в горло. «Еще увидимся», – говорит второй, высокий, чуть сутуловатый, прыщавый, они поворачиваются и уходят.

В этом Мичиган отличался в лучшую сторону: там большинство ничего не знало о моей маме. Я рассказала только моим самым близким друзь-ям: Таю, Руби, Аманде, и то по минимуму. Мне пришлось объяснять, почему я пропустила две недели занятий: на похороны, на траур. И когда вернулась в школу полубезумной – внезапно начинала плакать, или часами сидела, уставившись в одну точку, или ударялась в пьяные загулы, – они старались не лезть в душу. Поощряли есть побольше шоколада и плакать в кровати под мыльные оперы.

Они сосредотачивались на собственной жизни, на домашних заданиях, которые я не выполняла, на классных занятиях, которые я не посещала. Руби за неделю нарисовал мой портрет маслом, о чем я понятия не имела. Потому что много спала.

Просыпалась рядом с парнями, которых видела в коридорах, но чьих имен не знала. Иногда не могла вспомнить, как они вообще оказались в моей комнате в общежитии или что мы делали. Как много я им позволяла, хотя не сомневалась, что дойти до конца не позволяла никому. Какая-то безумная моя часть приберегала это последнее, хотя кто знает почему. Я знала только одно: человек, которому я хотела отдать все, ушел навсегда.

Я просто не хотела думать. Не хотела освобождать место для мыслей. Если бы эта машина завелась, она бы уже не остановилась, раскручивалась бы и раскручивалась, пока не взорвалась бы у меня в черепе.

Я возвращаюсь к Райне, сажусь на скамью. Ноги подгибаются.

– Отличная работа, – она похлопывает меня по плечу. – Нелегкую ношу ты взвалила на себя, Оливия Джейн Тайт, и никто не справился бы с этим лучше, чем ты. – Она откидывается на спинку скамьи, допивает «Маунтин дью» и намеренно громко рыгает. Даже отрыжка у нее клевая. Это раздражает.

– Так ты развлеклась прошлым вечером? – спрашивает Райна. – Говорила с этим Брюсом, у которого вместо головы головка? – Тут она смотрит на меня, глаза становятся большими, как блюдца. – Подожди-подожди… ты с кем-то закрутила? Поэтому ты сегодня такая странная?

С моих губ срывается стон, я смотрю на свои серые руки, лежащие на серых коленях. Мозг продолжает биться о череп.

– Нет. Определенно нет. Там был Остин Морс, и мы вместе выпивали на берегу, но появились копы… Он убежал. Мне пришлось прятаться в одиночку… Как бы то ни было… Это… это не имеет значения.