Пожизненный срок

22
18
20
22
24
26
28
30

— Не у всех есть такие мамы. У многих людей вообще нет мам. Тебе просто надо понять, что ты не сможешь ее переделать. Она никогда не будет той мамой, которая так тебе нужна. Ты должна принять ее такой, какая она есть, а она должна принять тебя.

Некоторое время они сидели молча, глядя на темнеющий впереди лес. Поднявшийся ветер качал вершины сосен. Анника взглянула на часы.

— Ничего, если дети побудут с тобой, а я ненадолго съезжу в город? Мне надо еще раз встретиться с Ниной Хофман.

Берит кивнула.

— Я все время думаю о пропавшем мальчике, — сказала она. — Вся эта история кажется мне очень странной.

— Всякий может свихнуться, — заметила Анника. — Если жизнь начинает вдруг катиться под откос, то человек становится способным буквально на все.

Берит задумчиво посмотрела на коллегу.

— Не согласна с тобой, — возразила она. — Не всякий человек способен убить собственного ребенка. У такого человека в душе должно чего-то не хватать, не хватать внутренних барьеров, через которые нельзя переступать.

Анника смотрела на блестящую серую гладь озерных вод.

— В этом я не уверена, — пожала плечами она.

В следующий миг начался дождь.

Нина Хофман ждала Аннику за столиком кафе на Нюторгсгатан. Прихода Анники Нина не заметила. Сидела спиной к двери, бесцельно глядя в запотевшее окно. Волосы Нины были собраны в конский хвост, одета она была в серую ветровку. Свет из окна освещал профиль ничего не выражавшего лица. Нина сидела, опершись подбородком на руку. Мысли ее блуждали где-то далеко.

Анника обошла стол.

— Привет, — сказала она и протянула руку.

Нина Хофман встала, и они обменялись рукопожатиями.

Прежде чем сесть, Анника подошла к стойке:

— Один черный кофе.

Кафе постепенно заполнялось публикой. Начиналось время обеденного перерыва. От мокрой одежды по залу расползался запах влажной шерсти. Нина продолжала смотреть в окно.

— Ты что-то накопала? — спросила она. — Обвинения против Давида?

«Значит, можно обойтись без светских предисловий».