Кейт потеряла дар речи и только смотрела на него.
О’Рурк полез в карман пальто и извлек оттуда небольшой конверт с шестью цветными фотографиями. Фон был явно восточноевропейским: сумрачный промышленный город, средневековая улица, выстроившиеся вдоль обочины «дачии». Интуиция подсказала Кейт, что фотографии были сделаны в Румынии. Но ее внимание привлек человек на переднем плане – очень старый, на что однозначно указывала его поза, изгиб спины, иссохшее тело, угадывавшееся под просторной одеждой. Несмотря на то что черты его лица, достаточно отчетливо видимого между лацканами дорогого пальто и полями фетровой шляпы, как бы размылись под воздействием времени и болезней, они казались знакомыми: нет усов, но зато широкая верхняя губа, выпяченная челюсть, ввалившиеся, но все равно слегка навыкате глаза.
– Кто это? – шепнула Кейт. О’Рурк сунул фотографии обратно в карман.
– Один господин, с которым я впервые приехал в Румынию года два назад. Его имя вы, вероятно, слышали.
Прямо у них за спиной какая-то пара громко заспорила по-немецки. Футах в трех от Кейт и священника стояли американцы, судя по небрежной одежде, и наблюдали за ними, явно с нетерпением ожидая, когда освободится столик.
О’Рурк встал и протянул Кейт руку.
– Пойдемте отсюда. Я знаю местечко поспокойнее.
На открытках Кейт, как и любой человек, уже видела это большое колесо. Но в действительности оно оказалось куда лучше. Они с О’Рурком были единственными пассажирами в гондоле, где свободно разместились бы человек двадцать. Пространство гондолы было заставлено накрытыми для гостей, но пустующими в данный момент столиками. Медленно вращаясь, колесо подняло их до высшей точки – на высоту примерно двухсот футов – и остановилось, пока внизу занимали места новые пассажиры.
– Прямо колесо Ферриса, – сказала Кейт.
– Piesenrad, – откликнулся священник, облокотившись на перила и глядя в открытое окно на осеннюю листву, горящую в последних лучах осеннего заката. – Что означает «гигантское колесо».
Как только он это сказал, облака погасли, небо стало сначала бледнеть, а потом – темнеть. Гондола медленно двигалась вниз, миновала посадочную площадку, и вскоре они снова оказались над верхушками деревьев.
По всему городу зажглись огни. Неожиданно осветились башни соборов. Возле Дуная Кейт узнала модернистские небоскребы городка ООН: Сьюзен Маккей Чандра однажды рассказывала ей, как волновалась, когда впервые участвовала в конференции в штаб-квартире ооновского комитета по инфекционным заболеваниям.
Кейт нахмурилась, на секунду закрыв глаза, потом посмотрела на О’Рурка.
– Ну хорошо, расскажите мне все-таки об этом человеке.
– Вернор Дикон Трент. Слыхали про такого?
– Конечно. Это миллиардер-отшельник, вроде Говарда Хьюза, который сделал состояние на… На чем? На электроприборах? Отелях? Еще он владеет большим художественным музеем его имени возле Биг-Сура. А разве он не умер в прошлом году?
О’Рурк покачал головой. Гондола устремилась вниз, и стали слышны звуки нескольких еще работающих аттракционов.
– Мистер Трент финансировал миссию, с которой приехал и я. В ее составе был один босс из ВОЗ, покойный Леонард Пэксли из Принстона, еще пара тяжеловесов. И приехали мы в Румынию сразу после революции. Подчеркиваю: сразу после. Труп Чаушеску еще не остыл. В общем, в Штаты я вернулся в феврале прошлого года, чтобы организовать по линии церкви кое-какую помощь для приютов, а до отъезда из Чикаго в мае того же года прочитал, что мистера Трента хватил удар и что он живет уединенно где-то в Калифорнии. Но когда я видел его в последний раз, он был еще в Румынии.
– Все верно, – сказала Кейт. – Время вмешалось в сражение за контроль над его империей. Он утратил дееспособность, но не умер.
Она поежилась от внезапно налетевшего прохладного ветерка.