В поднимающихся вокруг арены клубах пыли, гладиатор известный под именем Гейб, шепотом доступным лишь слуху его противника, бормочет:
— Ты сегодня дерешься как девчонка, Брюси, — за подколом следует удар дубиной по ногам чернокожего.
Брюс подпрыгивает и уворачивается так, что любая звезда реслинга позавидует. Гейб бьет снова, и булава попадает по голове молодого кусачего в рваных грязных рабочих брюках, видимо, бывшего механика.
Гвозди вколачиваются в череп трупа, разбрызгивая в воздухе тёмную жидкость, и, прежде чем высвободить булаву, Гейб шепчет:
— Губернатор разозлится из-за твоего дерьмового выступления.
— Ох неужели? — Брюс наносит контрудар рукоятью топора, направляя его в солнечное сплетение Гейба и роняет коренастого мужчина на землю. Топор по дуге рассекает воздух и опускается в нескольких сантиметрах от щеки Гейба.
Гейб откатывается и вскакивает на ноги, продолжая едва слышно:
— Не надо было тебе вчера на ночь добавку хлеба жрать.
Брюс замахивается для очередного удара, и лезвие проносится рядом с шеей Гейба.
— Чья бы корова мычала, толстячок.
Гейб вращает булавой снова и снова, заставляя Брюса пятиться в сторону кусачих на цепи.
— Сколько раз я тебе говорил? Губернатор хочет, чтобы всё выглядело реалистично.
Брюс блокирует удар булавы рукояткой топора.
— Да ты же мне чертов нос сломал, ублюдок ты этакий!
— Прекрати скулить, мудило. — Гейб бьет булавой снова и снова, пока гвозди не вонзаются в рукоять топора. Гейб тянет булаву и вырывает топор из рук Брюса. Топор отлетает в сторону. Раздаются ликующие вопли толпы. Брюс ныряет в сторону. Гейб следует за ним. Брюс резко меняет траекторию и бежит в другую сторону, в тот же момент Гейб бьет по его ногам булавой.
Гвозди цепляются за штаны Брюса, разрывают их и раздирают плоть. Брюс спотыкается и тяжело падает. Всплески крови сквозь бледный пыльный дневной свет.
Гейб утопает в бешеных, граничащих с истерикой аплодисментах, и поворачивается к трибунам, заполненным большей частью выжившего населения Вудбери. Он поднимает булаву а-ля «Храброе сердце». Ликование возрастает. Гейб наслаждается им. Он медленно поворачивается с булавой над головой, на его лице почти комическое выражение мачо-победителя.
Трибуны разражаются шумом и гамом… а на верхнем ряду, среди машущих рук, гиканья и воплей, только один зритель не увлечён происходящим спектаклем.
* * *
Сидящая в пятом ряду на северном конце открытой трибуны, Лилли Коул с отвращением отворачивается. Вокруг её лебединой шеи обернут выцветший льняной шарф, защищающий ее от апрельского холода. Она одета в обычные рваные джинсы и свитер из комиссионки. Лилли качает головой и раздраженно вздыхает. Ветер треплет завитки каштановых волос вокруг её некогда юного, а нынче несущего следы перенесённой трагедии лица: морщинки вокруг зеленовато-голубых глаз, по краям губ. Сама того не замечая, она бормочет себе под нос: «Хреновы римские развлечения…»