Ходячие мертвецы: падение Губернатора,

22
18
20
22
24
26
28
30

Брюс прикладывает ухо к двери: Что, чёрт возьми, он с ней делает?

* * *

В тёмной камере предварительного заключения, Губернатор возвышается над безвольным телом женщины, застёгивая молнию на брюках. Верёвки на кровоточащих запястьях женщины – единственное, что держит её истерзанное тело над полом. Её затруднённое дыхание нарушает тишину, африканские косички налипли на избитое лицо. Смесь слёз, соплей и крови стекает на её распухшие губы.

Стараясь отдышаться, чувствуя себя удовлетворённым и истощённым, покраснев от напряжения, Губернатор смотрит на неё сверху вниз. Его руки болят, кожа на костяшках пальцев содрана, его удары часто попадали на ее зубы. Он наловчился душить ее до состояния почти полной отключки, всегда в последний момент приводя ее в чувство пощечиной или ударом в пах. Он старался держаться подальше от её рта, но с удовольствием уделял особое внимание другим отверстиям, движимый решительностью, яростью и жестокостью.

— Ладно... Должен признать, — он спокойно обращается к ней, — я немного увлёкся.

Она тяжело дышит, шмыгает носом, на тонкой ниточке находясь в сознании. Она не может поднять голову, но очевидно, что хочет сделать это. Она очень хочет что-то сказать ему. Пол под ней забрызган жидкостями и кровью, её длинные косы беспорядочно свисают. Её эластичная майка разорвана на груди. Нижняя часть её тела обнажена, ноги раздвинуты верёвками. Кожа карамельного цвета, испещрённая тёмными рубцами и ссадинами, блестит от пота.

Губернатор смотрит на неё.

— Но я не жалею. Я наслаждался каждой минутой. А ты? — Он ждёт ответа. Она задыхается, пытается удержать приступ рвоты и выпускает искажённое сочетание кашля, рыдания, и стона. Он улыбается. — Нет? Так я и думал.

Он подходит к двери и стучит в неё. Затем откидывает свои длинные волосы назад.

— Мы закончили! — обращается он к Брюсу. — Выпусти меня!

Дверь со скрипом открывается, впуская в камеру режущий глаз свет.

Брюс стоит там, молчаливо и стоически как Индийский владелец табачной лавки. Губернатор даже не смотрит на него. Возвращаясь к женщине на полу, Губернатор склоняет голову и долго рассматривает её. Она упряма и вынослива, в этом нет никаких сомнений. Брюс был прав. Эта сука ни слова не скажет. Но сейчас… Сейчас нечто вызывает у Губернатора неожиданно приятную дрожь по всему телу. Ему приходится внимательно всмотреться, чтобы разглядеть это нечто сквозь её волосы, скрывающие черты лица, но звук, что она издаёт, очевиден. Теперь он видит — и ухмыляется.

Она плачет.

Губернатор упивается этим.

— Ну же, поплачь, сладкая. Тебе надо выплакаться. Ты заслужила. Тебе нечего стыдиться. Поплачь как следует. — он поворачивается, чтобы уйти.

И тут же останавливается, когда слышит что-то ещё. Он поворачивается к ней лицом, и снова поднимает голову. На мгновение ему кажется, что она что-то говорит. Он внимательно прислушивается, и ему удаётся разобрать слова, произнесённые в агонии.

— Я… не… по себе… плачу. — Говорит она в пол, её голова тяжело свесилась от боли. Она с хрипом втягивает воздух, чтобы с трудом произнести: — По… тебе…

Он удивлённо смотрит на неё.

Она поднимает голову достаточно, чтобы посмотреть ему в глаза сквозь завесу мокрых косичек. Её смуглое лицо испачкано слизью и кровью, слёзы катятся по опухшим щекам, она пронзает его взглядом. И вся боль, всё отчаяние, тоска, лишение и безнадежность этого жестокого, поглощённого чумой мира, отражается ее глпзах на мгновение, но только на мгновение, а затем её точёное израненное лицо приобретает выражение отчуждённости, ярости и ненависти… и то, что остаётся — лишь маска хладнокровного убийцы.

— Я думаю о том, что собираюсь сделать с тобой, — говорит она спокойно, почти невозмутимо, — и это заставляет меня плакать. Оно пугает меня.