Время АБРАКадабры

22
18
20
22
24
26
28
30

Утро уже начало проливать свет сквозь кованые решетки на окнах, помнивших бравого начальника ОГПУ, фатоватого товарища Эйхе. Но обитательницы не торопились вставать. В зеленых с побелкой стенах пахло хлоркой и гарью от паленой одежды: труба прожарки как раз была проведена под окнами. В палату зашла работница, рявкнула: «Па-адьем!» – и прибавила:

– Ну, б…ди, потом в столовую не суйтесь!

Да и ушла. Жители приюта понемногу просыпались. Старухи возили сморщенными конечностями под простынями. Алкоголичка было проснулась, но тут же сорвала с соседней постели подушку, надвинула ее на свалявшиеся космы и захрапела снова. Встала только шлюшка. Она поднялась и голая пошла к окну, почесывая выбритую санитарами промежность. Затем повернула головку с жидкими волосиками и глянула на цыганок:

– Во, б…! Цыганья тут еще не хватало! Будете п…ть че-нить, башку оторвем!

И пошла, тряся тощими, в синяках, ягодицами, к раковине в углу – умываться и фыркать.

На завтрак они не пошли. Обе давно научились обходиться какое-то время вообще без еды, если не было еды хорошей. Молодую шлюху вскоре увезли на допрос. Пришел молоденький милиционер, и она долго выделывалась, стараясь показать ему все свои синюшные прелести, но вынуждена была натянуть скукоженное после прожарки платье и уйти. Алкоголичка проснулась и, сидя на кровати, тупо бормотала что-то.

В эту минуту в палату зашла женщина. Монашка. Сине-белое ее одеяние струилось по полу, по грязному линолеуму, нисколько, казалось бы, не пачкаясь от него. Это сочетание цветов выдавало в ней монашку ордена Святой Терезы – организации, которая всегда помогала новосибирским бездомным. Брови Мириклы при виде ее взлетели вверх, а монашка, заметив новеньких, сразу направилась к ним.

– Храни вас Всеблагой Господь, во имя Отца, Сына и Духа Его! – Она перекрестила женщин тонкими, как спички, пальчиками и присела на краешек соседней кровати. – Христианской ли вы веры, сестры?

У нее были, как у всех монашек, очень бледное, никогда не знавшее радости загара лицо, тонкие губы, прямой носик, редкие, выщипанные брови и блеклые глаза. Это были глаза, повидавшие столько мирских скорбей, что быть выразительными попросту уже не могли. Но волосы монашки – это то, чем она выделялась. Огненно-рыжие, непокорные, вьющиеся, они рвались из-под голубой косынки с белым крестиком. В худых руках – Библия в толстом фиолетовом переплете.

Она смотрела на цыганок, а чисто вымытые Мирикла и Патрина (душ они приняли с огромным удовольствием, санитаркам даже пришлось их оттуда выгонять) – на нее. Мирикла сидела прямо, вполоборота, а девочка, сбросив ненавистные, хлопающие по пяткам тапки – по-турецки, сплетя ступни. Монашка смотрела без всякого страха или презрения.

– Меня зовут сестра Ксения, – ровным голосом представилась она. – Я прихожу сюда каждый день.

Мирикла пошевелилась. Улыбка тронула ее красивые губы, не потерявшие точености и изящества даже без косметики.

– Да будет вам известно, сестра Ксения, цыгане никогда не были никем, кроме как добрыми христианами, – проговорила она, – со времен исхода из Индии, из Гузурата, в тысяча триста девяносто девятом, во время завоевания страны Тамерланом. Более того, мы – православные. Не знаю, будет ли это вам угодно.

Она храбро расстегнула свою кофту, приобнажая грудь, чтобы показать сестре Ксении блеснувший крестик.

Та удивилась, но удивилась вовсе не информации о вероисповедании цыган. В блеклых зрачках мелькнул интерес, монашка склонила голову.

– Богу все равно, какой форме креста Его, Всеблагого и Вседержителя, поклоняется человек. Я принимаю ваше право в выборе православия. Скажите, сестры, как я могу помочь вам, нуждаетесь ли вы в чем-либо?

На ее белый воротничок, азартно жужжа, готовилась сесть жирная приютская муха, но, едва подлетев и покружившись, с возмущенным гудением улетела: слишком чисто.

– Вы можете выслушать нас? – помедлив, проговорила Мирикла и быстро оглянулась на палату, но алкоголичка снова спала, уже сидя, а старухи по-прежнему только подрагивали под простынями.

– Я слушаю вас, да хранит вас Господь.

Монашка снова ожидающе склонила голову. Мирикла посмотрела на Патрину внимательно и заговорила негромко: