– Какое грузило? А, оловянный жетон…
– Ну да! Покажи мне его.
– Пойдем.
Охранник давно уткнулся сычом в телевизор. Они прошли в кабинет. Медный покопался в ящике и вытащил из-под бумаг ребристый кусок олова. Очень грубо отлитый, самодельный. Шкипер взял его в тонкие пальцы пианиста, повертел. Хмыкнул.
– Ты что?
– Шестиконечная звезда, говоришь?
– Ну да… а что? Вот смотри, углы: раз, два, три, четыре, пять… шестой.
– А вот седьмой.
– Где?!
Шкипер постучал по оловянной звезде ногтем.
– Вот он. Не виден. То есть он должен быть, если представить, что… что это не ОДНА фигура, а ДВЕ.
– Какие?
– Треугольник, наложенный на квадрат. Или квадрат – на треугольник.
– И что?
Медный присел на край жалобно скрипнувшего стола. Действительно, как интересно… он сразу и не понял! Классический равнобедренный треугольник вмещал в себя квадрат – и по этой логике обе фигуры оказывались абсолютно гармоничны, даже изящны. И вот он, скрытый слитком металла, невидимый угол квадрата – под углом треугольника. Да, скорее всего, это квадрат, не до конца скрытый треугольником. Шкипер все это время задумчиво вертел в руках оловянную пластину.
– У тебя лупа есть? – вдруг спросил он.
– Лупа?
Медный кинулся к шкафу, где у них лежал реквизит для походов и «веревочного курса». Извлек из рыжей, в трещинах, планшетки компас со встроенной линзой, и Шкипер приложил его к граням куска металла.
– Видишь?
На крайних сторонах треугольника, почти у самой кромки, были видны цифры, выдавленные небрежно, как клейма: в верхнем углу – единица, в левом нижнем – тринадцать, а в правом – двадцать один. Цифры почти стерлись, видимо, от частого рассматривания в чужих руках.