Скоро они обнаружили, что тень от двух березок передвинулась, наползла на них и устроила некий шатер. Ирка отпила пива из жестяной банки, сохранявшей свой бочок еще морозным, жгучим, сладко облизнула красивые губы и отважно рванула меха аккордеона:
– Давай будем петь! Мы ж отПЕТЫЕ счастливицы. Ты на две недели, я на сегодня. Что петь будем?
– А может, не будем? Вон народ гуляет…
– Вот ему и надо ГУЛ, раз он ГУЛяет. Частушки поем, я решила!
И она храбро рванула меха аккордеона:
У Ирки был звонкий дискант с оттенком звенящей меди. Он моментально разнесся по набережной. Гуляющие – а это были несколько парочек, дядька с пуделем, бабка с авоськой и еще кто-то – сразу повернули головы, хотя самый ближний из них находился в тридцати метрах.
– Ирка! – Людочка перепугалась. – Ты чего несешь?! Неприличные же… частушки!
– А я приличных не знаю!
И она снова раскатилась громогласно, залихватски:
Людочка почувствовала, что краснеет, и краснота эта заливает ее всю, от щек до и без того красных пяток. Инициативу нужно было срочно перехватывать! Людочка пихнула подругу ногой и, пока та не успела выдать очередную рифмованную скабрезность, а только играла, пропела неожиданно для самой себя:
– Ах ты вот какая? – оскорбилась Ирка. – И это вместо благодарности, да? Курица лохматая…
Людочка замерла от ужаса. А народ начал подтягиваться: особенно усердствовал пудель пепельного цвета и тянул, как портовый буксир, к поющим девчонкам своего хозяина.
Это она тоже выдала на автомате, а Ирка хихикнула предательски, потому что у этой частушки была иная, народная редакция. Счет пока шел четко: один-один, два-два…
Между тем вокруг них уже собралась небольшая толпа. Худосочная девица в немыслимых по такой жаре сиреневых леггенсах и белой кофте, в сопровождении угрюмого бритого парня; какие-то две студентки с азиатскими лицами; тот самый мужик с пуделем, в костюме и фетровой шляпе; плотный, накачанный дядя с дыней… Затем подтянулись две женщины, полных и поэтому похожих; еще одна – рыжая, одетая в элегантную черную джинсу, с выглядывающими из-под брючин острыми иголками туфель; да та самая бабулька с авоськой. Слушали с интересом. Людочка еще не успела открыть рот, как Ирка уже нанесла опережающий удар:
И расхохоталась, как тогда, на скамейке, – совершенно демонически. Людочка в ужасе закрыла глаза, а когда открыла, то увидела улыбающиеся лица. Только бритый парень оставался непроницаем, да та самая, в черной джинсе и черных узких очках. Сиреневая девица с какой-то жадной завистью смотрела на ее испачканные городским асфальтом ноги, а мужик с дыней крякнул и, улучшив момент, спросил:
– Девки, вы че, из самого Неаполя?
– Да нет. Из Академгородка, – махом опозорила их Ирка, откладывая аккордеон. – Фольклорный ансамбль. Спевка у нас тут.
– А еще можно? – вдруг густым, хриплым голосом спросил бритый.
– Щас. Пивка глотну! – улыбнулась Ирка.
Людочка зажмурилась снова. Либо сейчас, либо никогда! Второй удар по ядрышку! И – раз! И – два!