Капитоныч, сэр Реджи, Сара Фергюссон и другие
В середине сентября, когда последнее тепло еще держало позиции, толкая столбик термометра днем до плюс двадцати, в Новосибирск на Джазовый фестиваль приехал сэр Малькольм Реджинальд Бетвейн-Поттигар, один из лучших британских кларнетистов. Пиетет перед сэром Реджи, как по-простецки называл его председатель городского джаз-клуба, был таков, что на встречу англичанина отправили даму из бюро Оргкомитета, с шофером. Она была высокой, очень правильной женщиной лет тридцати пяти, носила строгие в роговой оправе очки и прекрасно знала английский. Эта дама, одетая в бежевый брючный костюм и крахмальную блузку, должна была окружить гостя радушием и заботой, а также представить принимающую сторону во всем блеске.
Однако сэр Реджинальд оказался обыкновенным шотландским музыкантом закваски времен «Секс пистолз» («Sex Pistolls») и «Смоукиз» («Smokies»). Из самолета вышел рыжебородый детина с прозрачными голубыми глазами и огромным большим красным носом, выдававшим в нем любителя крепкого портера. Он был в полосатых гетрах, клетчатой юбке, открывавшей волосатые кривые ноги, в малиновом пиджаке на голое тело с закатанными рукавами и с данхилловской трубкой в зубах. Кларнет он нес в одной руке, в футляре, и, как казалось, никакого багажа с ним больше не было. Сэр Реджи облапил встречающую его даму, уколол жесткой бородой, обдал сигарным духом, а на вопрос о багаже махнул рукой: мол, все купим! И они поехали в город.
Как на грех, женщина решила показать иностранцу центральную часть сибирской столицы и тем самым подтолкнула сэра Реджинальда к его первому и самому яркому хулиганству на сибирской земле. Шотландца привели в восторг каменные идолы, установленные на главной площади перед Оперным театром еще в семидесятом году верноподданным скульптором с вполне диссидентской фамилией Бродский. Об этих скульптурах, изображающих неизменного Ленина в компании красноармейца, крестьянина, рабочего да еще неизвестной парочки – андрогинного вида девушки с парнем – спорили с начала смутных российских времен. Одни доказывали, что скульптурная группа уродует вид площади, загораживает фасад театра, и предлагали снести ее немедленно. Вторые же, естественно, кричали о недопустимости такого варварства. Фигуры между тем стояли, уже давно слившись с ландшафтом, и поражали воображение только гостей города. Перед их истуканным обаянием не устоял и шотландец. Он попросил остановить машину прямо у памятника.
Обмершая женщина только и успела пролепетать: «Что вы делаете?» – когда сэр Реджи избавился от башмаков, гетров, юбки… одним словом, разделся догола и застыл в костюме Адама у одной из фигур, радостно прикрывая причинное место футляром кларнета. Даме же он успел вручить фотокамеру и попросил сфотографировать.
У той тряслись руки. Она боялась и рассудок потерять, и камеру грохнуть о серый гранит площадки. Поэтому с первого раза снять не получилось. А вокруг проносились по площади автомобили и замирали на ходу прохожие. Борода голого шотландца сверкала, как факел Вечного Огня. Естественно, сразу появились милиционеры с ближайшего поста. Правда, музыкант уже почти оделся, но его клетчатая юбка произвела на милиционеров не менее яркое впечатление, чем недавняя нагота.
– Это откуда такой педик? – поинтересовался у женщины старший, второй лишь азартно похлопывал дубинкой по ладони.
От ужаса та не могла связать и двух слов. Но сэр Реджи уже облачился, и милиционер, понимая, что в таком деликатном деле взять негодяя с поличным они опоздали, предложил решить дело полюбовно:
– Ладно, по полтиннику баксов каждому из нас пусть дает и сваливает. Тоже мне этот… Шон Коннери!
Сэр Реджи не удивился ни сумме, ни самому факту требования мзды. Он улыбнулся, достал бумажник, вынул две пятидесятидолларовые бумажки, отдал их мрачным ментам, а потом забрал у переводчицы фотокамеру, наставил на них и, показав рукой на памятник, что-то сказал.
– Че это он нам говорит? – удивился молодой мент.
– Он говорит… чтобы вы разделись… – холодея от страха, перевела женщина, – и встали так же. Он вас снимет.
– Что-о-о?!
Это решило дело: оскорбленные менты утащили шотландца в кутузку. Обезумевшая переводчица металась по площади, потом бросилась звонить директору филармонии Миллеру, человеку легендарному, знавшему в городе все и вся и обычно благосклонному к нравам музыкальной богемы. Миллер перезвонил куда надо, и через час сэра Малькольма Реджинальда, извлеченного из-за решетки «обезьянника» Центрального РОВД, повезли уже дальше на «лексусе» эскортно-патрульной службы ГИБДД, с мигалками.
И тут произошла та самая, судьбоносная встреча с Капитонычем.
На Красном проспекте, зеленой стрелой прорезавшем центральную часть города, случилась обычная пробка. Машины двигались сонно, уныло пялясь друг другу в зады. И внезапно этот монотонный шум колес, тормозов, работающих на холостых оборотах двигателей взорвал звук бубна и разудалой песни:
Реджинальд открыл дверцу и с любопытством высунулся из машины. Оттуда же выглянула его сопровождающая и обомлела.
По крышам автомобилей, по темным и светлым их лаковым квадратам несся точь-в-точь второй сэр Реджинальд: такой же рыжебородый, такой же голый, шорты цвета хаки сливались с бронзовым оттенком его тела, на торсе гремело ожерелье из пивных баночек, на голове желтая в горошек косынка, в руках бубен. Человек бежал легко и уверенно, только иногда поскальзываясь на металле твердыми, работающими, как мощный механизм, босыми ногами, бил в бубен, голосил и хохотал.
Кого-то, возможно, эта картина и умилила бы, но в России, где личный автомобиль входит в пантеон традиционно почитаемых богов – Квартира, Машина, Работа, Футбол и Пиво – затея бегуна была опасна. Пять-шесть человек, выскочивших из автомобилей, изрыгая проклятья, гнались за ним, а двое еще и размахивали монтировками.
Сэр Реджинальд, несмотря на то, что ни слова не понял из песни полуголого бородача, сориентировался мгновенно. Он выскочил из «лексуса», открыл дверцу на всю ширину и замахал руками бежавшему, приглашая. Тот тоже не стал медлить: спрыгнул с крыши стоящего рядом «мерседеса», залетел в эскортный автомобиль, повалившись снопом на взвизгнувшую, накрахмаленно хрустнувшую костюмом переводчицу. А шотландец, сверкая беззубой улыбкой, заревел:
ebooksa