Расстояние

22
18
20
22
24
26
28
30

– Пожалуй, я пойду.

Он даже не прощается.

Машину – не мерс, которым я пользовалась последние два года, а седан с номерами подставной компании – я оставила на соседней улице. Робби стоит рядом, прислушиваясь к каждому звуку, дыхание клубами вырывается из его рта в морозный воздух, седая голова чуть наклонена.

Прошел год с тех пор, как я последний раз просила его сделать нечто подобное, но он работает в системе с самого начала и знает правила. Он без звука и пристального взгляда открывает передо мной дверь. Опускаюсь на пассажирское сиденье, и горячая, сжимающая сердце боль наваливается на меня с полной силой. Тебе надо было остаться, надо было что-то сказать, спросить…

Я заставляю себя не думать. Не думать и не представлять, как Йоханссон стоит где-то там, в сумраке, и прислушивается к звукам работающего двигателя. Скорее всего, он уже ушел.

Мы принимаем обычные меры предосторожности, и я возвращаюсь в Доклендс уже в пятом часу утра. Здание, в котором я живу, выходит окнами на док Вест-Индия, севернее Кэнэри-Уорф. Когда-то здесь выгружали сахар, но сейчас от индустриального прошлого остались лишь пара монументальных кранов на причале и сам док – дрожащая водная гладь, периодически очищаемая от окурков и одноразовых стаканчиков из-под кофе, – низкие кирпичные постройки превратились в забегаловки и бары для туристов и служащих.

Все остальное новодел, а мой дом один из самых новых. Все сделано специально для нервных богатых жильцов: слишком просторные квартиры, серьезная охрана, перекрестная система видеонаблюдения. Я совершенно изолирована здесь от внешнего мира, у меня не бывает неожиданных гостей. Даже в такой час один охранник в униформе стоит на улице, другой в холле, за стойкой ночной портье наблюдает за мониторами. Мы киваем друг другу, когда я прохожу к лифту.

С сорок первого этажа вид открывается захватывающий – офисные здания Доклендса, низкие строения по берегам, переходящие в Лаймхаус-Рич, изгибы реки и очертания лондонского Сити. Сегодня я их не замечаю.

Неужели Филдинг разыскал его в далеком уголке мира? Кое-что случилось, сынок. Прямо на твоей улице. Или он сам решил вернуться и выяснить, зачем его искали? Его следующая работа связана с тюрьмой. Это кажется невероятным.

Меня вновь окутывает страх: нет сомнений, он попытается выполнить заказ.

Открываю дверь маленькой комнаты, которую использую как кабинет. Включаю компьютер, подключаю жесткий диск. Ввожу пароль, пробегаю глазами файлы и открываю один из них.

Щелчок, и на экране появляются пять цветных колец, одно внутри другого – внешняя охрана, внутренняя охрана, первая стена, узкая нейтральная полоса, затем вторая стена, – окружающих темную мрачную сердцевину. Навожу курсор и нажимаю на пустоту, сразу появляется сетка. Если щелкнуть по одному из квадратов, он увеличивается, на экране появляются детали: дороги, здания, клиники, центр обучения, футбольное поле. Еще щелчок, и перед глазами ажурная сеть канализационных труб и кабелей, тянущихся под улицами, словно вены под кожей. Доступа дальше у меня нет. Ходят слухи о подземных тоннелях и постройках, но во избежание эксцессов их не было ни на одном плане, который я когда-либо видела.

Еще щелчок, и на плане появляются иконки: хаотично рассыпанные синие ромбы, зеленые кружочки и желтые квадратики. Некоторые означают командные центры и наблюдательные пункты; другие указывают на места установки камер и подслушивающих устройств. Остальные я просто не смогла расшифровать.

Мы начали сбор данных о Программе и создание этой карты, когда проект был в стадии планирования. Сейчас он работает уже двадцать месяцев, но люди продолжают приходить. Только уже не ко мне, а к Крейги. Это не совсем та карта, которая им нужна. Скорее, это ответ на вопрос: «Можно ли оттуда выбраться?»

Ответ был ясен, когда Программа только создавалась: нет.

Но это не то, что нужно Саймону Йоханссону. Ему нужно что-то другое.

Я до сих пор не набрала номер Крейги. Но я звоню Филдингу.

Я пользуюсь секретной линией, которую никто не сможет прослушать. В ответ слышится невнятное ворчанье, но я знаю, что это он.

– Здравствуй, Филдинг.

Царапающая пауза длится долгих десять секунд. И вот…