Ты мерзок в эту ночь?

Кажется, это длится часами. Каждый раз, когда он уверяется, что Клайв сейчас кончит, должен кончить, Клайв останавливается, переводит дыхание, некоторое время целует Уиллема в шею и снова начинает ебать. В какой-то момент он вынимает, без труда переворачивает Уиллема, прижимает колени Уиллема к груди и снова вставляет. Они входят в медленный, глубокий ритм. Клайв утыкается Уиллему в рот, не просто целуя его, а вдыхая его дыхание, жадно присасываясь к его губам и языку. Жадно. Вот как Клайв занимается с ним любовью — как человек, который по этому изголодался.

Наконец Клайв шепчет:

— Я сейчас кончу.

Его член проникает еще глубже, и Уиллем чувствует, как он пульсирует внутри. Потом Клайв обнимает его очень крепко, прижимая лицо к шее Уиллема, и (Уиллем может поклясться) всхлипывает. Его сперма обжигает кишки Уиллема, горячая и шипучая, растворяется в тканях Уиллема и расцвечивает их чем-то, чего Уиллем никогда прежде не чувствовал. Это немного напоминает кислотный трип, если бы все бредовое разноцветье и странное великолепие кислотного трипа могло уместиться в пространстве двух взмокших, дрожащих тел.

— Спасибо, — говорит Клайв, целуя его. Уиллем видит, что Клайв действительно плачет, и, отвечая на поцелуй, чувствует на языке медно-соленый вкус его слез.

Клайв знает, что нечто произошло, пока Уиллем ему отсасывал, но не может понять, что именно. Это был секс всей его жизни (и его член, и попка Уиллема будут болеть в напоминание об этом не один день), но он был каким-то отстраненным, как если бы Клайв наблюдал за тем, как трахает Уиллема, вместо того, чтобы делать это по-настоящему.

Неважно, говорит он себе. Они оба устали от переезда, поэтому было немного странно. Неплохо, впрочем. Он ничего не имеет против, если это повторится.

Через несколько дней после их прибытия все амстердамское портфолио Клайва за приличные деньги выкупает роскошная лондонская галерея. Какое-то время ему не нужно будет заниматься портретами. Направляясь домой, чтобы сообщить Уиллему хорошие новости, Клайв покупает поляроид.

Зайдя в квартиру, он с удивлением видит, как Уиллем стучит на своей старой печатной машинке. Насколько Клайву известно, Уиллем и строчки не написал с тех пор, как они переехали. Но сейчас на столе рядом с ним скопилась уже целая стопка листов.

— Я ни о чем конкретном не думал, — поясняет Уиллем. — И тут меня внезапно озарила идея для пьесы.

— Пьесы?

— Да, я раньше их не писал. Даже мысль не нравилась, — жмет плечами Уильям. — Не знаю, что на меня нашло, но, надеюсь, оно останется.

Фирменное понедельничное

Просто параллельная вселенная, в которой я избрал иной карьерный путь.

— Доктор Брайт?

Я оторвался от экрана монитора, на котором лениво проматывал юзнетовский скандал вокруг какого-то безвестного писателя, обвиняемого в растлении детей. Я не завидовал жизни знаменитостей — казалось, даже наименьшие из них, вроде этого злополучного парня, существуют лишь затем, чтобы простолюдинам было кого поливать грязью. Когда-то я и сам лелеял литературные амбиции, но теперь радовался, что избрал относительно спокойную жизнь коронера.

Мой любимый ассистент, Джеффри, стоял, опершись на дверь моего кабинета.

— Только что привезли тело. Необычного вида. Старший офицер хочет, чтобы вы немедленно его осмотрели.

— Хочет он, как же без этого, — сказал я. С тех пор, как я стал коронером Нового Орлеана, полицейские все время сбегались ко мне со своими необычными делами, возможно (и ошибочно) убежденные, что когда-нибудь все-таки найдется нечто, способное вызвать во мне отвращение.

— Она, сэр.