В подобной темноте можно нагишом расхаживать в переполненной комнате и никто ничего не увидит.
Балансируя на одной ноге, она подняла другую и стащила носок.
Прикосновение босой ноги к атласу было очень приятно.
Джейн вся затрепетала.
Но не остановилась.
Когда носки были сняты, Джейн присела, протянула руку над стенкой гроба и затолкала их в кроссовку.
Пистолет сунула под подушку.
Чтобы оставить руки свободными, она вновь взяла в зубы плечики пеньюара. Они были влажными с прошлого раза — на вкус словно мокрый шнурок, и она стала припоминать, держала ли она когда-нибудь во рту шнурок от туфли, мокрый или сухой.
Могло случиться такое в детстве, подумала она.
Хотя сейчас уже трудно было представить, что когда-то она была ребенком. Даже странным казалось думать о том, что вообще существовало что-то до прихода в этот дом.
Опасаясь перепачкать одежду, Джейн аккуратно сложила рубашку и брюки, присела и бережно опустила их на кроссовки. Затем встала и высоко подняла руки, чтобы надеть пеньюар через голову, но передумала и опустила их.
— Подожду пару секунд, — решила она.
Одежда была плотной, сырой и липкой от пота. Поэтому так приятно было снять ее, но она не была готова надеть что-нибудь другое, пусть даже столь скудный и тонкий как дымка предмет туалета, каким был подарок МИРа. Ночной воздух нежным дыханием ласкал обнаженную кожу. Лучше бы небольшой сквознячок, и она подумала, а не снять ли трусики.
Плотно обтягивая, они были влажными, к тому же вызывали легкий зуд.
Вначале она совсем не собиралась их снимать. В конце концов, в записке МИРа приказывалось лишь надеть ночнушку, а не раздеваться догола. Поэтому, если бы она оставила на себе трусики, это бы нисколько не противоречило каким-либо конкретным распоряжениям.
Она спустила их, вынула из них ноги, присела на корточки и положила на горку своих вещей возле гроба. На какое-то время она задержалась в этом положении, наслаждаясь ощущением прохлады в том месте, где какую-то минуту назад было так жарко и влажно.