Фрагменты

Статуи медленно приближались. Выход был. Сергей повернулся к лестнице. Там стоял Давид, ненавидящий Голиафа-Сергея. Рядом встал в полный рост Метатель диска. К ним присоединился Мыслитель. У них не было оружия, кроме пращи Давида, но их было трое. Сергей перевел взгляд на небольшое окно под потолком. На пути был только Геркулес Фарнезский. Несмотря на увесистую дубину, Сергей намеревался поднырнуть под руку силача и, проскочив Деву Марию, запрыгнуть на стол у стены.

Геркулес замахнулся, Сергей нырнул, и разрушительный удар пришелся на Гермеса. Афанасьев проскочил мимо Девы Марии, запрыгнул на стол…

Дубина Геркулеса настигла цель. Кость хрустнула, Сергей закричал и повалился со стола. В последний момент он, превозмогая боль, схватился за ручку окна. Нога болела так, будто ее ампутировали. Сергей знал, что живым его не выпустят. Он дернул ручку раз, другой, но окно не поддавалось.

Вдруг Сергей понял, что, помимо щелчков ручки и бульканья воды в котле, он не слышит ничего, кроме… Не отпуская ручку, Сергей обернулся. Скульптуры стояли, повернувшись лицом друг к другу, и чего-то ждали.

Цезарь Август вышел из строя и направился к создателю. Сергей, обессиленный и напуганный, забился у окна, словно муха в паутине. Он сжал кулак и ударил в стекло. Небольшая трещинка появилась там, куда пришелся перстень. Сергей ударил еще раз, стекло разлетелось. Афанасьев, не оборачиваясь, схватился за раму и полез наружу. Он резал руки, поломанной ногой бил о стену, стонал и лез. Голова практически была на улице, когда в него с хрустом вошло бронзовое копье Цезаря.

– Помогите! – успел выкрикнуть Сергей и начал сползать в подвал.

Цезарь втыкал копье и вынимал, втыкал и вынимал.

– Помо… – вопль оборвался после очередного удара.

Сергей обернулся, посмотрел на свои творения. Они стояли полукольцом. Только Дева Мария сидела на своем месте. Сергей хотел спуститься со стола; бежать не было ни сил, ни желания, ни смысла. Он умирал. Ноги подкосились, и Афанасьев упал на руки Девы Марии, закончив скульптурную композицию «Пиета».

Дон Гуан

Как-то все усложнилось в последнее время. Михаил винил во всем стрессы и некоторую деревянность своей подруги. (Бревно бревном.) В общем, Мишка винил кого угодно, только не себя. Но когда подруга стала однажды бывшей, Михаил Конев сопоставил недоказанный факт фригидности молодой женщины и более чем очевидное явление – малоэффективный стояк тридцатишестилетнего лысеющего мужика, и понял, что неплохо бы посетить доктора, специализирующегося на отношениях ниже пояса.

Хотя не в чести подобные специалисты были у Мишки. Он считал, что еще долго сможет обойтись без пальца в заднем проходе. Выходило так, что нет. Но все решилось без позорной стимуляции простаты.

На день рождения коллеги Димки Сечина Конев шел с ужасным настроением, но с расчетом все-таки его поправить. Мысли-паскуды долбили мозг, словно шахтеры в забое. Откалывали огромными кусками, сокрушали уверенность в себе.

Что же это такое? – печалился Миша. Усталость или нестабильность в соседнем государстве? Неправильное питание или мой сексуальный путь просто подошел к концу?

Хер отказывал в самые неподходящие моменты. Мишка и в пик (ведь когда-то же он был?) своей сексуальной карьеры не был гигантом, более того, он теперь подозревал, что не всегда удовлетворял своих партнерш, но тогда хотя бы он сам был доволен. А сейчас, что называется, ни себе, ни людям.

Теперь, как прыщавый подросток, которому дали впервые пощупать женскую грудь, смаковал каждый момент, каждую секунду, каждый сраный миг, что вел его к позорному бегству с поджатым хвостом. В прямом и переносном смыслах. Он не мог понять, что не так.

С Людкой он жил, и занятия сексом с ней вполне можно было назвать регулярными, по графику. Именно поэтому отказ прибора с ней можно было объяснить – полновата, с обвисшими сиськами, да и сопела так, будто это она его «обрабатывала». В общем, все это могло слегка поднадоесть.

Черт! Что такое у тебя в голове?! Тебе что, шестьдесят? Или ты порноактер на пенсии?

Нет, ему не шестьдесят, и разговоры о сексе пока что дарят не только аритмию. Но ему и не шестнадцать, черт побери! Не тот нежный возраст, когда встает от дуновения ветерка. Неплохое оправдание, а? Но так можно было бы оправдываться первые три раза.

Праздник был в разгаре. Миша, поздоровавшись со всеми вскользь, прошел к имениннику.