Фрагменты

О смерти мальчишки Катя узнала на следующий день. Настя сказала, что когда Юрка вышел от них, попал под машину. Ей не понравилось настроение дочери. Она говорила о смерти парня, который еще вчера ей был небезразличен (Катя была в этом уверена), как о постороннем человеке. Даже о посторонних, незнакомых людях в ее возрасте говорят с большим сочувствием. Катя хотела поговорить с Настей, но та закрылась в комнате и включила музыку. Не свою жуткую, что-то из современного. Катерина не знала ни одной современной группы, но тем не менее ее эта музыка успокоила.

Она все время думала о случайном (случайном ли?) совпадении. Андрей погиб, когда Настя танцевала. О Мишке она не знала точно. Они поссорились, Настя убежала домой. Когда Катя прибежала за нею, услышала последние аккорды этой жуткой мелодии. Мишу нашли в туалете без штанов. Его подруга не могла ничего объяснить внятно, но вскрытие показало, что виной всему стал тромб. Не проклятая музыка, не сумасшедший танец дочери, даже не бесполезное существование брата Андрея, а долбаный сгусток величиной со спичечную головку. Теперь Юра… Что-то много совпадений на одну четырехминутную композицию. Кате не хотелось хотя бы еще раз встречаться с Надеждой Андреевной, но ей почему-то казалось, что она смогла бы пролить свет на этот танец. Танец смерти какой-то, подумала Катерина, и внутри все похолодело.

Надежда Андреевна была не в духе. Катя решила не подходить, но было слишком поздно – она ее заметила.

– Катюша, ты ко мне?

Фролова не смогла проронить ни слова, просто кивнула.

– Проходи.

Катя помнила ее кабинет сразу за студией. Он напоминал ей гримерку столичной прима-балерины, естественно, увиденную в кино или какой-то передаче. Не хватало только множества букетов, расставленных на полу и стульях. Но запах был такой, будто их только что вынесли. Катерина снова позавидовала преподавателю. В ней все было величественно, даже помещения, в которых она находилась. Только теперь, когда Катя осмотрела убранство гримерной, она увидела фотографии на стене. Фролова повернулась к ним, и первое, что ей бросилось в глаза, была фотография двадцатилетней давности. Это была ее фотография. На нее смотрела голубоглазая светловолосая девчонка, еще верящая, что выйдет замуж и будет счастлива всю жизнь. Самообман, затмевающий взор, что при выборе мужа становится помехой. Как часто она слышала, а потом и сама хотела произнести: где же мои глаза были? Теперь-то она знала где. Далеко в будущем были, не замечая, что у нее под носом.

– Знаешь, что хуже бегства? – Надежда Андреевна вернула ее в реальность.

Катя мотнула головой, даже не пытаясь угадать. Тем более она поняла направление ее мыслей. Снова о предательстве. Вот поэтому Катя и не хотела к ней идти.

– Обман. Она словно оборотень… – тонкий палец с ухоженным заостренным ногтем указал на фото в левом нижнем углу. – Днем была с нами, а вечером… – Слова давались ей тяжело. – Она раздевалась за деньги, словно шлюха.

Катя совсем не ожидала такого услышать. Тем более об этой девочке. Кажется, Лиза. Или Луиза. Она была старше всех, но все равно мала еще для…

– Стриптиз? – спросила Фролова.

– Да, – кивнула Надежда Андреевна. – И узнаю я это только после ее смерти.

У Кати даже ноги подогнулись. Надежда Андреевна с большим трагизмом говорила об обмане, чем о смерти девочки. Но тут, позабыв о черствости танцовщицы, Катя подумала о совпадениях последних дней.

– А как она умерла?

– Инсульт, что ли. Я в подробности не вдавалась. На меня вылили такой поток информации, будто после ее смерти открылась заслонка в очистных сооружениях, и все нечистоты… Я даже на похороны не пошла.

Катя даже забыла, зачем пришла.

– Ну, а ты чего хотела? Только не говори, что Настенька тоже где-то раздевается. Я этого не выдержу.

– С Настей… – Катя хотела сказать: все в порядке, но не была в этом уверена, поэтому добавила: – Она раздевается только там, где это требуется. Согласно приличиям.

– Ну, так что там у тебя?