Я развернулся и зашагал по гравию туда, где в луче фар меня ждали Хоппер и Нора. Не успел я сделать и десяти шагов, позади покатился камешек.
Я вздрогнул, обернулся и обнаружил, что не один.
За мной шла девчонка в ночнушке.
Лицо во тьме – точно камень, глаза – черные провалы.
Шла она босиком. Белизна ночной рубашки сияла лиловым; вишенки походили на звенья цепей и колючую проволоку. Приглядевшись, я заметил, что на сгибе локтя она несет гнилую утопленницу
Сначала накатило отвращение, затем острое желание бежать со всех ног.
Девочка вытянула руку. По спине у меня побежали мурашки.
Она целилась в меня взглядом, крепко сжимая в кулачке что-то черное и блестящее. Не поймешь что, но похоже на пупса.
Не успел я сообразить, что творится, она развернулась, бросилась назад по дороге и белым вихрем исчезла за гребнем.
Я постоял, озирая пустоту холма, отчего-то предчувствуя, что девочка вернется.
Она не вернулась. И стояла поразительная тишина.
Ни намека на карканье Стейс, ни младенческого хныканья, ни шагов, ни скрипа сетчатой двери, ни грохота – ничего, только ветер распихивал кусты.
Даже далекая собака заткнулась.
Я потрусил к машине.
– Что такое? – спросил Хоппер.
– Девчонка его за мной увязалась.
Мы сели в машину и вскоре уже мчались назад по Бентон-Холлоу-роуд. Хоппер и Нора помалкивали, но я подозревал, что и они вздохнули с облегчением, едва расстояние между нами и Деволлями стало ощутимо расти.
– Вот что бывает от неправильной жены, – сказал я. – Жена создает мужчине обстановку. Чуть оступился – и до скончания дней своих из пластмассовых колонок слушаешь на повторе гундосый мьюзак Майкла Болтона[33]. Потому что надо включать мозги. Конечно, мужик хотел слинять. Я его не виню.
– Он дебил и лузер, – отозвался Хоппер с заднего сиденья.
– И так тоже можно сказать.