– Тебе что, вообще наплевать? Что мне делать? Он обещал отвезти куда-нибудь меня, а не эту свою подружку. А мне теперь придется все Рождество торчать в нашей вонючей крысиной норе, да еще и с мамочкой.
– Хлоя, давай поговорим об этом позже!
– Знаешь, у меня есть бритва. Я сижу в своей комнате, и у меня бритва.
– Я не поддамся на шантаж!
– Ты моя тетя. Ты должна меня любить. Меня больше никто не любит! Он не любит. А мамочка… она просто ненормальная. Я с ней свихнусь. Точно свихнусь.
– Я приду сегодня вечером. Тогда все и обсудим.
– А можно, мы придем к тебе на Рождество?
– Ко мне?
– Да.
– У меня крошечный домик, я не умею готовить, у меня не будет елки. И я ненавижу Рождество.
– Пожалуйста, Фрида! Ты не можешь позволить мне гнить здесь.
– Ладно, ладно. – Что угодно, лишь бы Хлоя повесила трубку. – Мне уже пора.
Карлссон произвел на Фриду сильное впечатление. Похоже, он умел делать несколько дел одновременно: решать срочные вопросы по телефону с кем-то в полицейском участке; отдавать четкие, отрывистые приказы; выводить ее и изумленного Алана из здания и вести обоих к своему автомобилю. Карлссон придержал дверцу.
– Я бы хотел, чтобы вы с доктором Кляйн поехали со мной. Я все объясню по дороге.
– Я что-то нарушил? – поинтересовался Алан.
Фрида положила руку ему на плечо. Карлссон сел на переднее сиденье. До нее доносились обрывки его лающих приказов:
– Держите их по отдельности, – сказал он. И добавил: – Я хочу, чтобы они обыскали каждый чертов дюйм этого дома.
Тем временем Фрида беседовала с Аланом – настолько четко и спокойно, насколько хватало выдержки. При этом она не могла отделаться от странного ощущения, что уже рассказывала ту же самую историю тому же самому человеку, и не могла сдержаться и не сравнивать их. Как она умудрилась не заметить разницы? Выражения их лиц были почти одинаковыми, но Алан воспринимал каждую новость с таким видом, словно его ударили. Когда она рассказала ему половину, он прошептал:
– У меня есть мать. И брат-близнец. Когда вы узнали?
– Недавно. Пару дней назад.