– Хочу чаю, хочу чаю! – Она кричала все громче и громче. – Чай!
– Ваш сын, Дин…
– Нет.
– Дин где-то спрятал Джоанну.
– Я вам ничего не скажу. Он позаботится обо мне. Ясно вам, журналюги? Чертовы шакалы! Гиены проклятые!
В дверях появилась Дейзи.
– Она расстроена. Теперь вам из нее точно ничего не выжать.
– Вы правы. – Фрида встала. – Мы оставим ее в покое.
Они вышли из комнаты и направились по коридору к вестибюлю.
– Она когда-нибудь говорила о девочке по имени Джоанна? – спросил Карлссон.
– Она очень скрытная, – ответила Дейзи. – Чаще всего просто сидит у себя в комнате. Практически не разговаривает, разве что пожаловаться захочет. – Она поморщилась. – Уж это она умеет!
– Вам ни разу не показалось, что ее терзает чувство вины?
– Ее? Она только сердится. Чувствует себя обиженной.
– По какому поводу?
– Ну вы же слышали. Что к ней все лезут.
Даже когда они оказались в вестибюле, Карлссон не проронил ни слова.
– Ну? – не выдержала Фрида.
– Что «ну»? – горько переспросил Карлссон. – У меня есть женщина, пытающаяся восстановить в памяти лицо человека, которое не могла вспомнить на протяжении двадцати двух лет. У меня есть однояйцевый близнец, страдающий кошмарами и странными фантазиями, а теперь у меня есть женщина с синдромом Альцгеймера, болтающая о лимонном шербете.
– В том, что она говорила, есть рациональное зерно. Отдельные кусочки мозаики.
Карлссон с такой силой распахнул входную дверь, что она громко хлопнула о стену.