– Нужно просто быть рядом. И если ваш пациент зайдет в кабинет и заявит, что он только что потерял жену, вам даже нельзя выражать ему соболезнования. Вы должны проанализировать, почему он ощущает потребность сообщить вам об этом факте. Шёнбаум был гениален, к тому же обладал харизмой, и я подумал: «Да ну его к черту!» Со своими пациентами я буду вести себя совсем наоборот. Я буду держать пациента за руку и, не выходя из комнатушки для сеансов, сделаю все, что делал пациент, и пройду везде, где ходил он, и почувствую все то, что чувствовал он. – Рубен наклонился через стол к Фриде, и с такого близкого расстояния она увидела, что белки глаз у него пожелтели, а в уголках покрылись красными прожилками. Изо рта у него дурно пахло: кофе, перегаром и прогорклой пищей. – Вы не поверите, куда меня заносила судьба. Вы не поверите, сколько дерьма целыми потоками путешествует по человеческому мозгу, – а я ходил в этих потоках, мне приходилось погружаться в них по самую шею. Чего только мужчины не рассказывали мне о детях, и чего только женщины не рассказывали мне об отцах и дядьях, и я до сих пор не понимаю, почему они, выйдя из моего кабинета, не вышибали себе мозги к чертовой матери. Я думал: если мне отправиться в путешествие вместе с ними, если показать им, что они не одиноки, что кто-то может разделить их тяготы, то, возможно, они вернутся и попробуют изменить свою жизнь к лучшему. И знаете что? Через тридцать лет такой работы все пошло прахом. Знаете, что мне заявила Ингрид? Она заявила, что я жалок, и что слишком много пью, и что я стал скучным.
– Вы и правда очень многим помогли, – заверила его Фрида.
– Вы так думаете? – переспросил Рубен. – Возможно, эффект был бы тот же, если бы мои пациенты просто приняли пару таблеток, или сделали зарядку, или вообще ничего не сделали. Как бы там ни было, я не знаю, что я сделал для них, но мне это, черт возьми, уж точно на пользу не пошло. Оглянитесь! Смотрите, что происходит, когда позволяешь всем этим людям обосноваться у тебя в голове. В общем, если вы приехали сюда за советом, вот что я вам посоветую: если пациент начинает вас раздражать, отдайте его другому врачу. Ему вы не поможете, да и неприятностей не оберетесь. Вот так-то. А теперь можете уходить.
– Я не имела в виду, что он в самом деле действует мне на нервы – по крайней мере, не в том смысле, о котором вы мне сейчас рассказали. Мне просто… ну, любопытно. Он необычный пациент.
– Вы о чем?
Фрида рассказала ему о своих сессиях с Аланом, о том, какой испуг испытала, открыв газету и прочитав о Мэтью. Рубен слушал, не перебивая. На какое-то время Фрида почти забыла, где находится. Словно кто-то отмотал прошедшие годы и она снова стала студенткой, признающейся в своих страхах наставнику – Рубену. Он мог быть прекрасным слушателем, когда хотел. Он чуть наклонился вперед и смотрел ей прямо в глаза.
– Вот, – сказала она наконец. – Вы поняли, что я имела в виду?
– Помните пациентку, которая приходила к вам несколько лет назад? Как же ее звали? Мелоди или как-то так.
– Вы о Мелани?
– Да, точно. Она была классической соматизирующей пациенткой. Слизистый колит, периоды головокружения, слабости и тому подобное.
– И?
– Ее тревожность и вытеснение в подсознание вылились в реальные соматические симптомы. Она не признавалась в них, но тело нашло способ их выразить.
– Значит, вы считаете…
– Люди – очень странные существа, но человеческий ум – еще более странное явление. Достаточно вспомнить женщину, у которой была аллергия на двадцатый век. В чем там было дело? Я допускаю, что проблемы Алана того же рода. Вы и сами знаете: панические состояния – весьма расплывчатый симптом и может означать все, что угодно.
– Конечно, – медленно произнесла Фрида. – Но он думал о рыжеволосом ребенке еще до того, как Мэтью пропал.
– Хм. Что ж, теория была хороша. Вообще-то она мне по-прежнему нравится – только ее стоит отнести не к вашему пациенту, а к вам самой.
– Как остроумно!
– В каждой шутке есть доля шутки. Вы беспокоитесь об Алане, вы не можете добраться до сути его проблемы. Поэтому толкуете его воображаемого сына с помощью первого подходящего символа.
– Похищенного ребенка едва ли можно рассматривать как символ.
– А почему бы и нет? Все представляет собой символ.
ebooksa