Оно прошло сквозь потолок над маленьким столиком. Рухнуло на него, принялось барахтаться. Разлило жидкость по пластику. Потолок когда-то был белым, теперь пожелтел, как слоновая кость, от миллионов сигарет, выкуренных Дэном, Раулем и их предшественниками, но по сравнению с жирным пятном диаметром в четыре фута казался довольно чистым. При виде черных разводов с влажными потеками вокруг непосвященному показалось бы, что прямо над кухней Дэна у кого-то прорвало унитаз. Но Кайл знал, куда смотреть, и увидел кости. Для его тренированного взгляда пятно походило на мутный рентгеновский снимок: лишенная плоти рука, лопатка, нижний ряд длинных зубов, отпечатавшихся на потолке.
Именно поэтому Малькольм Гонал заклеивал потолок старыми газетами. Гонал. Он удерживал их автомобильным аккумулятором и лампами дневного света, но как долго? Дэн же отказался верить, что они вообще существуют. Старые друзья. Он не подготовился. Скорее всего, быстро заснул под «Элис Ин Чейнз», ревущую про злобные стулья [9] в наушниках, пока мученики из Нового Иерусалима просачивались над тостером. Скорее всего, он выключил свет. Они нашли его в темноте, пока он спал.
– Господи. Дэн, – Кайл отступил на шаг. Зажал руками рот, увидев небесные письма на блюдце – возможно, на последней чистой тарелке в кухне Дэна.
Оно стояло отдельно. Вокруг него валялись пакет с хлебом, банка с мармитом и открытая упаковка масла «Оливио». Наверное, Дэн сдвинул все это, когда обнаружил послание… где?… Среди оборудования, которое распаковал в гостиной? Именно так они отметили Гонала. Малькольм сказал, что нашел косточку, черную косточку, в кейсе для камеры, когда вернулся из Америки. И Дэну тоже достался счастливый билет. Оказалось, что руны брошены, а они об этом даже не знают. Все обречены на Царство дураков, как предсказано в «Святых скверны». Никто не уйдет.
– Дружище, нет.
Дэн нашел зубы. Длинные крупные зубы. Коренные и резцы. Черные, как уголь, и потрескавшиеся, как керамика из раскопок.
Полная горсть зубов. Они падали, как зерна из ладони сеятеля.
На улице, похожей на старую фотографию, скудно освещенной фонарями и редкими фарами, ему стало еще хуже. Силы уходили, как воздух из пробитой шины. В голове что-то сдвинулось. Кайл стал думать незаконченными предложениями, несвязными образами. Разум словно сжался в кулак, а в груди поселилось стойкое ощущение тревоги. А потом мысли рассыпались, как крупинки соли.
Он, как зомби, двинулся к центру Кэмдена. Шел на свет. Какое-то время следовал за компанией из двух парочек. Они вошли в дорогую бургерную, он хотел зайти с ними. Ему захотелось вернуться назад во времени, сделать что-нибудь обычное. Например, съесть бургер и выпить пива в беззаботной тишине.
Кайл вспоминал недавние события. Первая встреча с Максом в офисе компании, пустой дом в Холланд-парке, паром во Францию в компании Гавриила, пустыня, ранчо, дом детектива, унылая кухня в Сиэтле… Он помнил все: и это, и одновременно то, что случилось между этими событиями, – и очень хотел бы ничего не знать. Стереть каждую мелочь, касавшуюся фильма. Он чувствовал себя таким слабым и несчастным, что с трудом дышал. От отчаяния даже не мог зажечь сигарету.
Люди собирались ужинать. Девушка с кольцом в носу, мужчина, который читал книгу у окна паба, автобус, набитый усталыми пассажирами, – все они находились в каком-то параллельном измерении. В измерении, откуда он так глупо ушел и куда уже не мог вернуться, как бы ни просил. Все вокруг существовали в знакомом, безопасном и предсказуемом мире. Совершенно ему чужом. Возвратиться туда было не легче, чем пройти сквозь экран и попасть на телешоу. Он стал живым предостережением всем бесшабашным, амбициозным, наивным и безрассудным, почти как Гонал, прячущийся за баррикадой из газет. Вот почему застрелилась Бриджит Кловер: она попала в опасное место, из которого есть только один выход, и не смогла найти дорогу назад. Кайл дрожал. Наверное, от шока.
Он отошел от стены, к которой привалился. Мимо прошел человек с собакой. Он направлялся туда, куда Кайлу уже не будет хода ни в этой жизни, сколько бы ее ни осталось, ни в следующей.
У Кайла дрожали губы. Если бы он сейчас заговорил, то голос казался бы хриплым от горя. Он подумал о скелетах, танцующих со свиньей, держащей скипетр. «Дэн теперь там?» Орет и скачет среди собачьих трупов родом из шестнадцатого века?
Он, считай, убил собственного лучшего друга. Если бы он не убедил Дэна ехать в Америку, тот был бы жив. Господи…
В светлом оживленном мире, в котором Кайл стал чужаком, он замечал только темные места: неосвещенные окна, деревянные заборы, заклеенные афишами давно прошедших концертов, картонную коробку в подворотне, которая кому-то послужит сегодня постелью. Вокруг него все выцвело, бетон покрылся пятнами, а асфальт пылью, холодный ветер разносил мусор, и все было неприметным, темным, ненужным. Плечи опустились, как будто на них висел свинцовый груз. Так выглядит мир, когда понимаешь, что настал конец.
«Дэн погиб. Мертв».
Водитель внимательно посмотрел на отражение пассажира в зеркале заднего вида, а потом отвел глаза. Грудь Кайла тяжело вздымалась – он невольно старался дышать как можно глубже, когда думал о том, что Дэна больше нет. К тому же не мог не представлять то, как именно он
К шоку примешивалась ярость. Кайл рвался обратно к Максу тем сильнее, чем дольше тот не брал трубку. Кайл молча подгонял водителя ехать еще быстрее. Он хотел как можно скорее встретиться с Максом в последний раз – до того, как позвонит в полицию или убьет Соломона голыми руками. Снова и снова он воображал, как сожмет его тощую шею и будет смотреть в краснеющее лицо.