Томас внимательно разглядывал чертежи, пытаясь ничего не упустить. Чем были вызваны эти оговорки? На чертежах существующий подвал занимал меньшую площадь, чем первый этаж здания, но, вместо того чтобы расширить его до равной площади под ним, предполагалось вырыть новый подвал, на тридцать футов ниже уровня первого этажа. На чертеже он увидел потолок высотой в десять футов. У существовавшего подвала высота потолка составляла только семь футов. Расстояние между полом цокольного этажа и дном существующего подвала равнялось девяти футам, тогда как на новом чертеже расстояние между полом старого подвала и нового было двадцать один фут.
Майкл недоуменно рассматривал чертежи. Если высота нового подвала всего десять футов, то куда же подевались остальные одиннадцать? Этого в документах не объяснялось. Он стал изучать чертежи и обратил внимание на особую штриховку на участке между потолком нового подвала и полом старого. Заглянул в условные обозначения, чтобы понять, что означает такая штриховка. Ага, бетон. У нового подвала была бетонная крыша толщиной в одиннадцать футов. Так, а что у нас со стенами? Как выяснилось, их толщина составляла шесть футов.
Новый подвал предназначался вовсе не для хранения элитных вин. Да, вина должны храниться при определенной температуре, но для этого вовсе не требуются стены толщиной в шесть футов и одиннадцать футов бетона сверху.
Это явно было противорадиационное убежище.
Майкла трясло от усталости и нервного возбуждения.
«Неужели ты там, Аманда? Внизу? Под одиннадцатью футами бетона?
Но почему? Зачем доктору Теренсу Гоуэлу держать тебя в плену, да еще в подвале дома Глории Ламарк?»
Он закрыл глаза, попытался сосредоточиться.
«А что, если доктор Гоуэл приходился Глории Ламарк близким другом или родственником?
Или имел какое-то отношение к ее сыну?»
Майкл силился вспомнить, что говорила ему Глория о своем сыне, может быть, обнаружится какая-то подсказка. Однако эта тема была запретной во время их бесед, и, несмотря на все его попытки выудить из пациентки хоть какие-то сведения, она все эти годы решительно отказывалась говорить о своем отпрыске. Майкл напрягся, пытаясь вспомнить его имя. Кажется, Томас. Да, точно. У него возникли подозрения, что парень гомосексуалист, однако, когда он попытался обсудить это с Глорией, та впала в бешенство. Все, что угрожало идеальному вымышленному миру, в котором обитала Глория Ламарк, вызывало у нее ярость.
Доктор Гоуэл сказал, что он вдовец. Но похоже, ни одному его слову верить нельзя. Может быть, между ним и Томасом Ламарком существовала связь?
Согласно чертежу, убежище разделялось на три отсека. Вход, куда вела лестница сверху, – крохотный тамбур, а в нем две двери: в помещение размером с небольшую спальню и в другое, самое большое из трех. Все они имели сложную вентиляционную систему.
Майкл поставил на стол свой ноутбук, включил его, нашел фотографию Аманды. Ему было больно видеть ее лицо; Майкл чувствовал, как внутри у него все сжимается. Во рту пересохло, он проглотил комок в горле, но по-прежнему смотрел на ее неестественно красные глаза, спутанные волосы и разорванную одежду.
«Ты здесь? Аманда, милая, неужели ты здесь, в этом убежище глубоко под землей? Одна в темноте?»
Он отхлебнул минеральной воды из бутылки, которую купил на заправке. Говорят, что существуют экстрасенсы, которые якобы могут найти пропавших людей. Он читал статью об этом около года назад. Может быть, взять эту фотографию, прихватить копию чертежей и обратиться к экстрасенсу…
Он уронил голову на руки, сжал виски большими пальцами.
«Не нужен тебе никакой экстрасенс, идиот! Срочно звони в полицию, изложи им свои соображения, пусть проверят подвал под домом Глории Ламарк».
Майкл набрал номер Пола Столланда – детектива, который, как ему сказали, теперь будет держать с ним связь. На звонок ответил усталый женский голос:
– Оперативный штаб, детектив-констебль Ронда Гриффитс.