Твин-Пикс: Тайный дневник Лоры Палмер

22
18
20
22
24
26
28
30

15 декабря 1987

Дорогой Дневник!

Извини, что так долго не писала, но я была очень занята все это время! Столько накопилось всего, о чем ты не знаешь!

Во-первых, я решила договориться с Хорнами насчет Джонни. Когда я была у них последний раз, то не могла не обратить внимания на то, что мальчик какой-то совершенно потерянный, никто за ним не присматривает, не занимается с ним. Одним словом, грустная картина. Я предложила им посидеть с их сыном: буду приходить трижды в неделю, оставаться на час-полтора – вместе с ним читать, разговаривать и тому подобное. За это я хотела бы небольшое еженедельное вознаграждение. Они с радостью согласились и положили мне 50 долларов в неделю, то есть 200 в месяц.

Эти деньги здорово меня выручают в смысле кокса, но дело даже не в этом. Так приятно быть рядом с Джонни, который любит меня, несмотря на то, чем я занята, когда нахожусь вдали от него. Он не стремится причинить мне боль, дразнить, издеваться или спать со мной, не говоря уже о том, чтобы привязывать меня веревками, истязать или делать миллионы других гадостей, до которых, мне кажется, так падки все остальные… Они постоянно меня трогают, постоянно что-то от меня требуют – и чем дальше, тем хотят все больше и больше.

А Джонни хочет только одного: чтобы я ему читала вслух. «Спящая красавица» – его любимая книга. Положит голову мне на колени и слушает, устремив на меня свой доверчивый взгляд. То и дело мы прерываем чтение, чтобы получше рассмотреть иллюстрации. Иногда мне приходится разъяснять ему смысл рисунков, как и некоторых мест в самой книжке, чтобы быть полностью уверенной, что Джонни их правильно понял. Часто у него такое выражение, что кажется, будто он совсем сбит с толку и боится, что никогда ничего не сможет уразуметь. Всякий раз я тут же останавливаюсь и начинаю свои объяснения с самого начала.

Днем мы нередко выходим с ним на газон перед домом: здесь он стреляет из лука по резиновым бизонам на противоположном конце двора, служащим ему отличной мишенью. Каждый раз при попадании его лицо расцветает такой дивной улыбкой! Это его кайф… Вообрази себе всю эту странную сцену: Джонни на лужайке, в своих индейских мокасинах, а трава такая ослепительно-зеленая; лук туго натянут, стрела подрагивает, перед тем как вылететь. Несколько минут он стоит так, застыв на месте, с головой, откинутой назад, с блуждающей по лицу улыбкой. Но вот он пускает стрелу, и она летит как-то удивительно медленно. Джонни безвольно опускает руки, потом приподнимается на цыпочки – и ждет… Мишень поражена. Он начинает прыгать как сумасшедший. Затем поворачивает ко мне свое возбужденное лицо с этой его улыбкой.

– Индейцы! – восклицает он.

Я поздравляю его с удачным выстрелом и прошу сделать еще несколько таких же. Он с радостью соглашается. Не раз во время наших занятий приходится мне раскатать дорожку-другую, запершись для этого в ванной… И как же часто испытываю я эту потребность.

Ужасно, когда я теряю с ним терпение. Правда, это случилось всего однажды, и чувствовала я тогда себя отвратительно, пока не убедилась, что Джонни либо забыл о происшествии, либо простил меня.

Не буду говорить подробно, потому что вела я себя в тот раз отвратительно. Короче, я повела себя по отношению к нему, точь-в-точь как ведет себя БОБ по отношению ко мне. Это было так жестоко. Большего отвращения к себе я никогда не испытывала. Конечно, я тут же постаралась ему все объяснить и попросить прощения. Мне хотелось, чтобы он понял, что я действительно сознаю свою вину и больше никогда так не сделаю.

Я пошла и наскребла все, что было у меня в сумочке, включая пару пузырьков, – достаточно, чтобы получить кайф. Теперь я могла думать. Трудно только тогда, когда порошка нет совсем. Вот почему мы видимся в последнее время с Бобби так часто и наши встречи столь невинны. Но ты ведь об этом ничего не знаешь? Но об этом чуть позже.

Сейчас мне надо отвинтить набалдашники на спинке кровати… и успеть нюхнуть пару дорожек, пока мама не пришла, чтобы сказать, какие домашние дела меня ждут, – посуда, мусор и прочее. Черт подери! Просто не верится, как меняется моя жизнь, стоит только мне выйти за порог этого дома.

Обещаю вернуться как можно быстрее.

Лора

16 декабря 1987

Дорогой Дневник!

Извини, что прошел уже целый день, но мама решила провести со мной беседу на кухне, пока я мыла посуду, и она продолжалась ровно четыре часа. Тем временем вернулся с работы папа и подключился к беседе – и еще сорок пять минут долой. Еще хорошо, что сегодня он пошел рано спать.

Мне кажется, Бенджамин заставляет его слишком много работать над новым проектом, которым они там заняты. И если мама или я спрашиваем, как идут дела на работе, папа только закатывает глаза.

Порой я думаю, что мы с мамой могли бы стать отличными друзьями. Такие мысли приходят мне в голову, когда я смотрю ей в глаза. Интересно, испытывала ли в свое время мама те же чувства, какие испытываю я? Сдается, что некоторые из моих переживаний она вполне могла бы понять, но она происходит из семьи и принадлежит к поколению, у которых не было принято говорить о вещах, вызывающих чувство неловкости.

Может быть, именно такое чувство вызывает у нее БОБ. Может быть, и папа знает БОБА, но мама не позволяет нам говорить о нем, потому что это всех так… убивает… не знаю.