Иосиф чуть не рассмеялся своим мыслям. Но Илларион строго глянул на него: не отвлекайся! Продвинувшись вперед по коридору, они встали напротив первых трех келий и отворили их двери. Марк встал на пороге той, что слева; Илларион выбрал правую, а Иосиф, подавляя неуместные смешки, отчего выходило в его горле какое-то бульканье, прошел на семь шагов от Иллариона и, сделав еще шажок, встал тоже справа.
– Отче наш… – начал Илларион и едва руку с кропилом поднял – пронесся по коридору вихрь. Взметнулись и хлопнули одна за другой все двери; засовы, их запирающие, отскочили. Понесло паленым из каждого угла. Завыло, засвистало, застонало вокруг так, что Иосиф зажал уши – показалось, что от гадостного непотребного звука голова его треснет, словно гнилая тыква. Выронил он свое кропило; нагнулся, чтобы поднять, но только лишь повернулся спиной, как дверь кельи перед ним распахнулась и что-то рывком вдернуло его внутрь, в полную темноту.
А едва он оказался там – дверь захлопнулась.
С разгону налетел Иосиф на стену лбом, треснулся, да и осел кулем на пол, потеряв сознание.
Очнулся в полной темноте. Сколько пролежал он бездыханным: день? два? минуту? Неизвестно.
В густой чернильной тьме не слышал он ни единого звука. Пахло только чем-то сырым. Так земля в погребе монастырском пахнет: прелостью, гнильцой.
«Где я?» – думал несчастный Рябик и ничего не мог сообразить. Может быть, замурован в стене живьем. Похоронен заживо. А может, и вовсе – умер? И помещен в аду…
От таких страшных тоскливых мыслей Рябик чуть не взвыл. Да вовремя спохватился: не ровен час, отзовется ему тут неизвестно что, лучше не рисковать. Не выдавать своего присутствия. Рябик постарался даже дышать тише; тут только и осознал, что, наверное, все-таки еще жив. Во-первых, он дышал. Во-вторых, кожа на лбу саднила страсть как! Еще и дергалась. Пощупал лоб – шишка. Здоровенная, должно быть, гуля. Это ж он на стену лбом наскочил.
Ох! Вот и наказан Рябик за все грехи свои (ведь и правда в бане за девками подглядывал, ирод!). Говорил Илларион: держаться не далее семи шагов. Что теперь делать-то?!
Как Иллариона искать? Марка? А вдруг…
Глупый инок Иосиф по прозвищу Рябик еще много страхов успел бы себе напридумать. Но, к счастью для него, в этот миг дверь озарилась по краю теплым мерцающим светом, и в темную келью со свечой в руке вступил Илларион.
– Иосиф, ты тут?
Ничто на свете не могло бы утешить Иосифа скорее, как только вид этой знакомой ему высокой фигуры в клобуке. При виде Иллариона Рябик расплылся в бестолковой улыбке и залился, горемыка, беззвучными слезами. От счастья.
– Я тут… Я только кропило обронил…
– На тебе твое кропило, – проворчал Илларион и сунул кропило Рябику в руку. – Экий ты плакса!
– А где Марк? А, отче? – спросил Иосиф, поднимаясь с колен, хлюпая носом и вытирая рукавом бегущие слезы. – Где Марк? С вами-то как, обошлось? А, отче?
– Люблю, когда ты так говоришь! – сказал Илларион. И, повернувшись лицом к иноку, поднял свечу повыше, осветив себя. – Скажи-ка еще!
– Что сказать, отче? – не понял Рябик.
Глаза наставника полыхнули в неверном пламени свечи. Отец Илларион усмехнулся.
Ничего страшнее этой ухмылки Рябик в своей жизни ни тогда, ни после не видел.