– Вы могли бы сказать, что близки с сыном, доктор Аллен?
Я искал следы сарказма в его голосе и не нашел. На мгновение я увидел себя его глазами: равнодушный отец, который месяцами не видится с сыном, неделями не разговаривает. Слишком занят карьерой, чтобы быть отцом.
– Агент Мойерс сказал, что сенатор умер от ран, – заговорил я.
– Около получаса назад. Первая пуля пробила не только легкое, но и аорту. Доктор Харден сделал все возможное.
– Я знаю доктора Хардена. Хороший хирург.
– Недостаточно хороший, – вставил Мойерс.
Дэвидсон взглядом заставил его замолчать.
Я подумал, во что превратилось тело Сигрэма. Пуля входит в тело человека ударом кувалды. Пробитая грудная полость быстро заполняется кровью, сжимает легкие, удушая раненого. Если еще задето и сердце, у Сигрэма не было шансов.
– Его жена, – сказал я.
– Ехала с ним в машине «Скорой помощи». Двое детей дома в Монтане.
Двое детей: десятилетний Нил и тринадцатилетняя Нора. Их фото показывали в новостях. Теперь они будут расти без отца – дети будут спать, положив под подушку фото покойного.
– Что будет с моим сыном? – спросил я.
– Возможны варианты, – ответил Дэвидсон. – Формально ваш сын террорист.
– Кто?
– Политическое убийство приравнивается к террору. Это дает федеральным властям большую свободу в определении наказания и формулировке обвинения.
Он помолчал, давая мне усвоить эту мысль. «Что превращает преступление в терроризм?» – думал я.
– Вам следует знать, – сказал я, – что издатель «Нью-Йорк таймс» – мой пациент.
Если мои слова и произвели впечатление, Дэвидсон этого не показал.
– Если хотите, – продолжал он, – мы можем отнести вашего сына к военнопленным. Его может судить трибунал. Это позволит нам ограничить его доступ к адвокату. Позволит задержать его, если не до бесконечности, то, по крайней мере, оттягивать суд на годы.
– Я не позволю, – сказал я.