Фестиваль

— Помогает или нет, не знаю, — Наташа отлила ликер и отломила кусочек шоколадки, — по крайней мере, что-то хоть смывается.

— СПИД по-моему не смывается. Он прилипает, как нищий к заднему двору ресторана.

— Тебе весело. А через меня, между прочим, несколько положительных проб прошло. Как-то даже ни по себе становится. Когда оно далеко, кажется, тебя не касается, что все эти шприцы, наркоманы, проститутки далеки… а на деле, вот они, рядом, их кровь в пробирке. Смертельно зараженная. Помнишь, у драмтеатра мы видели?

— Я теперь с ними почти каждый день встречаюсь. И могу тебе сказать, они не стоят твоей жалости. За косяк или укол такие люди не церемонятся.

— Василий поудобнее устроился на диване и посмотрел в окно. Темнело. — Три четверти тяжких преступлений совершается под этим делом. А после, они выглядят как невинные овечки. Хлопают глазенками…а м — не хотели… это так, само собой вышло. Хотелось очень…

Наташа вскинула голову.

— Что ты на меня набросился, как будто я в чем-то виновата! Да пропади оно пропадом, лучше частной медсестрой работать…

Длинные базиликовые занавески еле-еле шевелились, блистая вплетенными в них серебристыми ниточками. Полированная стенка, занимая четверть комнаты, отражала их в пятнистом коричневом зеркале.

— Да ничего я на тебя ни накидывался. — Василий наполнил опустевшие рюмки и отпил оказавшийся не таким уж плохим густой ликер. — Просто все начинается с маленького. С деталей. У тебя — со шприцов, у меня — с преступников, у государства — с людей.

— Что то тебя в философию потянуло, — Наташа наконец улыбнулась и расправила плечи.

— Да нет. Это наша жизнь, куда от нее денешься? — Он вспомнил бомжа, задержанного пару месяцев назад. — Вот посмотри, задержали мы парня. Он влез в магазин, разбил стекло, ударил нашего сотрудника. И что ты думаешь. Он залез туда, чтобы поесть. Просто поесть. При нем нашли пол батона. Другую половину он съел за несколько минут. Конечно, парень там порылся. Идти, так уж до конца, так, наверное. Если тебя довели до того, что ты вынужден красть хлеб, про какой СПИД может идти речь? Тебе все это не напоминает конец девятнадцатого, начало двадцатого века, помнишь, «Дети подземелья»? Не Северном вокзале они все у нас на учете…

— Ну и что ж вы ничего не делаете?

— Мы делаем. Мы ловим, отправляем в приемник, а потом они возвращаются назад. Ты бы посмотрела на этот приемник. А слово то какое придумали! Резервация у индейцев, и то лучше звучит. Оттуда не сбежать, значит погубить свою жизнь. Или от голода или болезней помрешь, или станешь наркоманом, свой же на иглу посадят.

Василий скользнул взглядов по ажурным изгибам скатерти. Туда-сюда, туда-сюда. Изгибы были такими плавными, что вызывали симпатию. Однако, со сложностью рисунка они переборщили. Конечно. Вон те завитушки совсем убрать, тогда, пожалей, сойдет. Или, может, еще что-нибудь убрать?..

— Хочешь попробовать шоколадку? — спросила Наташа, косясь на половину оставшейся плитки.

— Да ну ее! Ты вот только скажи, сколько мы еще будем терпеть все это?! Я прекрасно понимаю, что мне ничего не удастся сделать… но ты слушаешь новости? Там самолет рухнул, полный пассажиров, там дом взорвался, горняков завалило на шестисотметровой глубине, теракты в московских троллейбусах, теракты в метро, теракты на кладбищах, теракты везде… плиты надгробные крадут! Ты представляешь?

— А куда деньги идут? Тут и за примером далеко ходить не надо, возьми эти ваши постоянные дни города и фестивали. Я уже о них наслышался, дальше некуда. Только и разговоров, скорей бы ел год, чтобы напиться под кустом и официально. А деньги крадут у нас. Законно крадут. Налоги, удержания, пени, взносы — это вполне официальный рэкет. Власть, у которой денег почти нет, борется с предприятиями, заводами и фирмами, у которых деньги есть, но отдавать они их не хотят. Эти люди с деньгами, они не бандиты, не мошенники, хотя в семье не без урода… Но эти люди будут лучше сжигать по маленькой такой пачке баксов каждый день сипя у камина, нежели будут отдавать ее государству.

Потому что с государством они встречаются каждый день в лице его представителей — маленьких, в большинстве лысых человечков, садящих в огромных кабинетах с зелеными от жадности лицами, и готовых за деньги продать не то что государство… Естественно, что с ними остается делать. Им дают и их презирают. Как оборванных шакалов. И точно так же презирают все государство.

— И что же делать? — спросила пораженная Наташа.

— А ничего. Пить ликер. И делать свое дело. Еще можно понадеяться на мефического Столыпина или богатенького Кейнса.