Белое безмолвие

Что он увидел перед смертью?

День двадцать пятый

Этим утром на лагерь опустилось облако. Весь день я провела в палатке.

В самом начале моей карьеры меня называли Ангелом Альп; это прозвище из какого-то таблоида прилипло ко мне после того, как я за один сезон совершила пять одиночных восхождений подряд. Но это признание вышло мне боком после того, как родился Маркус, а я продолжала ходить в горы, в особенности когда мы с Уолтером предприняли наши первые совместные штурмы больших вершин. Поползли слухи, что это он совершает все сложные подъемы, и, несмотря на мой послужной список одиночных восхождений и тот факт, что в большинстве случаев именно я шла первой, стали говорить, что без него я не в состоянии преодолеть даже лестничный пролет, не говоря уже о пиках высотой более 26000 футов. Хуже того: одна испанская команда обвинила нас в том, что мы фальсифицировали свой подъем на Броуд-Пик. Позже мы доказали свою правоту, но урон уже был нанесен. Чем-то я настраивала людей против себя. Стало модным подвергать нападкам мое решение подниматься без кислородной маски, подвергая себя риску («Ведь она же мать!»), а самые злые языки намекали на то, что как раз мои амбиции и привели к гибели Уолтера. Говорили, что он был уже слишком стар, чтобы ходить в горы, – хотя он только разменял пятый десяток, – и что это я заставляла его продолжать. Как несправедливо! Как жестоко! Как больно! И так из Ангела Альп я превратилась в Ангела Смерти.

Слишком много слов? Слишком много оправданий? Но я должна рассказать об этом в книге.

Меня продолжают одолевать мрачные мысли. Почему Уолтер после нашего возвращения с Броуд-Пик не стал публично опровергать утверждения, будто я была более слабым партнером? Это задело Грэхема, и, вероятно, он был прав, когда злился. Я искала объяснения поведению Уолтера, говорила, что общественное мнение не имеет для него значения и что ни один здравомыслящий человек не поверит в тот бред, который пишут в газетах. Возможно, Уолтер и сказал бы что-то, если бы я его попросила. Возможно, я боялась того, что он скажет. Откуда пришла эта мысль? Он ведь был моей каменной стеной.

Остальные только сейчас вернулись в базовый лагерь. Все успешно провели разведку подъемом в Лагерь II, включая и Андрея, который сказал, что чувствует себя уже лучше. Было приятно увидеть их всех. Даже Пафосный Том был любезен со мной.

День двадцать шестой

Сегодня провела больше времени с Эри. Погода, вплоть до высоко расположенных лагерей, была к ним менее благосклонна, чем ко мне, но она уверена, что вся наша команда совершит восхождение в полном составе. Я едва не рассказала ей о Третьем Человеке. Но я до сих пор беспокоюсь из-за того, что это были первые признаки церебрального отека, которые исчезли сейчас, когда я спустилась на меньшую высоту.

Мы показывали друг другу фотографии. У нее их оказалось много, что удивило меня. Я думала, что она отшельница, но вот снимок, где она с группой улыбающихся альпинистов стоит перед отелем «Як и Йети» в Катманду; на другом позирует вместе со своими родителями, братьями и сестрами; на третьем – в окружении улыбающихся женщин, где ее трудно узнать в платье и с макияжем. Мы посмеялись над этим. В горах всю свою женственность я отодвигаю на второй план. Тоска по ванне и чистой одежде не помогает брать вершины.

У меня с собой только одна фотография, сделанная в прошлом году, где нас с Маркусом запечатлели на каком-то школьном мероприятии. Мы оба выглядим несчастными и слегка травмированными, как будто нас засняли после того, как мы сбежали от каких-то ужасов войны.

Интересно, о чем я думала, когда брала ее с собой?

День двадцать седьмой

Проснулась я снова с кашлем. Обычно я не болею на такой небольшой высоте. Надеюсь, я не подцепила заразу у скандинавских ребят.

Мы с Тадеушем наедине обсудили мое решение оставаться здесь до самой попытки восхождения. Решение не идеальное. Мне действительно следует предпринять еще один акклиматизационный подъем в ПБЛ и верхние лагеря перед подготовкой к штурму. Но я не буду этого делать. Не могу. От шерпов, получающих информацию по своим каналам, я узнала, что погода на южном склоне снова портится, но удержалась и не спросила о состоянии дел у Стеф, хотя искушение было велико. Я должна идти на гору в собственном темпе.

Хорошо уже то, что мне больше не кажется, будто за мной кто-то следит, однако необходимо оценить свои перспективы в этом плане, прежде чем возвращаться в высокие лагеря. Я нервничаю, меня трясет. И сильно. Это очень похоже на отвратительное ощущение, возникшее перед смертью Уолтера. Есть ли тут какая-то связь? Или это просто гипоксия? Галлюцинации? Может, это мое вышедшее из-под контроля воображение ищет оправдания, чтобы отказаться от попытки? Я просто не знаю.

Чуть позже, возвращаясь из туалета, я случайно услышала голоса Тома и Уэйда. Я не собиралась подслушивать, но не смогла пройти мимо, когда прозвучало мое имя. Том жаловался, что Тадеуш и Джо отдают мне предпочтение, позволяя подниматься на вершину раньше всех остальных.

Увидев меня, Том смутился. Но прежде чем он успел задеть меня своей агрессией, я в совершенно недвусмысленных выражениях сообщила ему, что никто не может «разрешить» или «запретить» мне что-то делать.

Он меня понял.

От этого во рту остался горький привкус. Я думала, что на этом всё и закончилось.