Язык снова наткнулся на передние зубы.
В сравнении с другими Дэн Хендрикс был превосходным партнером. Двадцать два года в отделе полиции Лос-Анджелеса не прошли даром, и свое дело он выполнял уверенно, стараясь никогда ничего не усложнять. Это было особенно заметно при ближайшем рассмотрении, поскольку ростом он был всего пять футов и семь дюймов, а весил едва полторы сотни фунтов, и то если к нему привязать пухлую индейку в День благодарения. Кроме того, Дэн был всегда опрятным и не бранился без надобности. И, главное, ему не нужно было, чтобы она вела себя как «упрямая сука». Нужно было лишь исправно выполнять свою работу, и всё. Но, как Дженн вынесла из собственного опыта, проблема заключалась в том, что, как только ты научишься быть «упрямой сукой», от этого потом очень трудно отделаться…
Не то чтобы Хендрикс не смог бы это принять. Отнюдь – что касается грубого отношения и откровенного хамства, этот человек мог преподать мастер-класс и дать фору любому. Он был, несомненно, самым негативным и мрачным типом, которого она когда-либо встречала в жизни. Если Дэн и знал, что такое улыбка, то она не могла припомнить, чтобы он когда-нибудь улыбался. Дженн не сомневалась, что быть чернокожим сотрудником в Департаменте полиции Лос-Анджелеса – в ведомстве, где межрасовые отношения сотрудников исторически складывались просто ужасно, – весьма непросто, и это может волей-неволей озлобить даже самого эластичного и невозмутимого человека. Но Джордж Абэ работал с Хендриксом очень давно, и он заверил ее, что негативность ее напарника не имеет никакого отношения к его прошлой службе в полиции. Дело было лишь в самом Хендриксе.
Зазвонил телефон, и они оба достали свои мобильники. Ответил Хендрикс. Разговор был очень короткий.
– Похоже, пора, – сказал он, отключив вызов.
– Он здесь?
– Едет сюда. Хочет, чтобы ты вошла внутрь. Правда, никто не знает, как на это прореагирует Вон.
Это было правдой. Пути ее босса и Гибсона пересекались не раз.
И в этой истории отношений не было ничего хорошего…
Глава 3
Наплыв посетителей прекратился, шум стих, и Гибсон наконец-то мог сосредоточиться. Оглянувшись, он увидел, что вот-вот освободится последний столик. Когда все уйдут, он устроится в кабинке и проведет еще один день в тщетных поисках работы. Сегодня было воскресенье, но выходных Гибсон не брал. Срок ипотечного платежа за дом, в котором проживала его бывшая супруга с дочерью, наступал через пятнадцать дней. У него было всего пятнадцать дней, чтобы найти себе работу…
Он, возможно, и не нашел бы себе лучшего места. Придорожная закусочная «Полуночник» очень напоминала о доме. Его отец считал себя знатоком закусочных и передал это увлечение своему сыну. Для Дюка Вона именно такие заведения, а не какие-нибудь франшизы и крупные корпорации олицетворяли собой независимость и малый бизнес. Американские простолюдины – так он это называл. Земля принадлежит кому-то одному, но на нее имеет бесспорное право и вся община. Не романтичный популистский идеал, а место, где мифология Америки встретила свою асфальтобетонную реальность – на счастье и на несчастье.
Его отец мог подробно рассказать о крупнейших придорожных ресторанах страны, но исходной точкой неизменно являлась «Голубая луна» на Вест-мейн в Шарлоттсвилле, штат Вирджиния. Если б Дюк Вон был профессором, то свою аудиторию он точно превратил бы в пеструю барную стойку. Беседы отца и сына за воскресным завтраком представляли собой ритуал, который повторялся с того момента, когда Гибсону исполнилось шесть лет. Сколько всего интересного довелось узнать за куском вишневого пирога… При этом Гибсон всегда удивлялся, сколько же лет прошло, прежде чем он наконец научился понимать своего отца.
В «Голубой луне» Дюк Вон был завсегдатаем. Гибсон ни разу не видел, чтобы отец делал заказ, но всякий раз ему приносили одно и то же: яичницу-глазунью из двух яиц, картофельные оладьи, гритс, бекон, колбасу и белый тост. Кофе. Апельсиновый сок. Завтрак мужчины, как называл его отец, и не было метафоры, которую Дюк не мог бы «наколдовать» из еды.
Гибсон не появлялся в «Голубой луне» с тех пор, как умер его отец. Точнее, с того момента, как он покончил с собой. Ну, как бы то ни было…
Но по истечении некоторого времени Гибсон понял, что никогда не чувствовал себя как дома на новом месте, пока не нашел себе закусочную, которая подходила ему больше всего. «Дом на дороге», как называл ее отец. Гибсон подумал, что Дюк одобрил бы выбор «Полуночника» и владельца заведения Тоби Калпара…
Взгляд Гибсона переместился на женщину на дальнем конце стойки. Не потому, что она была красива или что на ней был сшитый на заказ деловой костюм. В придорожной закусочной в воскресенье утром. И даже не потому, что под ее левой подмышкой явно проступала плечевая кобура: в конце концов, это же Вирджиния! Такие штуки встречались не реже, чем ошейник на собаке. И хотя она ни разу не посмотрела в его сторону, Гибсон чувствовал, что ее внимание приковано именно к нему. Причем явно не с целью флирта. Он вынудил себя отвести взгляд. Два человека могут сыграть в такую игру. Просто два незнакомых человека… которые не смотрят друг на друга…
– Ты пьешь больше кофе, чем дюжина скверных графоманов, – сказал Тоби, снова наполняя себе чашку.
– Видел бы ты меня в Корпусе морской пехоты. Я жил на одном только кофе и «Рваном топливе». К восемнадцати ноль-ноль у меня на лбу можно было поджарить яйцо.
– Что это, черт побери, за «Рваное топливо»?