– Вы подыскали способного стажера, – сказал мне один из коллег в конце недели. – Красавица, но не без мозгов.
Он сказал это так, будто красивая внешность – недостаток. Отчасти это правда: женщин с яркой внешностью, особенно в таких сферах, как юриспруденция, не всегда готовы воспринимать всерьез. Я сознаю, что меня никогда не будут считать красавицей, но нахожу удовлетворение в том, что наконец обрела уверенность в себе. Наверное, это даже важнее.
Карла привлекала восхищенное внимание повсюду, куда бы ни пошла, и не только своей красотой или профессионализмом: Эд наконец закончил портрет. После одного из выходных в Девоне, для разнообразия проведенного без Карлы, все вроде бы успокоилось. Мы поссорились, и Эд уехал рано, но, видимо, наши разногласия его только подстегивают. Когда я вернулась, он работал над самым сложным – глазами.
Теперь картину берут на важную лондонскую осеннюю выставку, и об этом проведали крупные издания. Карла вдруг появилась повсюду – в женских журналах, в посвященном искусству разделе «Таймс», в приглашениях на коктейльные вечеринки, куда нас начали активно звать. Конечно, всем хотелось узнать, как мы встретились с Карлой спустя столько лет – вернее, как она нас нашла. Открыв один журнал, я обнаружила, что Карла умудрилась рассказать свою историю, практически не упомянув обо мне, будто это Эд приютил ее после пожара в хостеле, взял под крылышко в адвокатском бюро и не устает восхищаться тем, как прекрасно Карла ладит с его сыном, учеником специального интерната в Девоне. Карла никак не обозначила, что вообще-то Том живет у моих родителей. Да как она смеет?
– Ты не имела права упоминать о Томе, – еле сдерживаясь, сказала я Карле.
Мы быстрым шагом шли на работу. Мне вспомнилось, как много лет назад мать тащила маленькую Карлу к автобусной остановке.
– Это наша сугубо личная, частная жизнь, – продолжала я, кипя от ярости после оскорбительной статьи.
– Извините, – процедила Карла. В ее тоне не слышалось ни малейшего сожаления. Она выпятила подбородок, казавшийся острее обычного, почти как у кошки. – Но ведь это же правда!
– Том находится там, где ему лучше, – сказала я, с трудом сохраняя самообладание.
Карла дернула плечиком:
– Мы в Италии держимся семьей, независимо от обстоятельств. Я считаю, так правильнее.
– Ты сейчас живешь в Великобритании. – Я даже поперхнулась от ее наглости.
Мы уже входили в офис, и я не могла продолжать этот разговор, но через несколько часов получила записку от сотрудника:
К СЧАСТЬЮ, НЕ УСПЕЛИ ОТПРАВИТЬ КЛИЕНТУ – СТАЖЕР ЗАМЕТИЛ ОШИБКУ. ПОЖАЛУЙСТА, ИСПРАВЬТЕ ПОДЧЕРКНУТОЕ.
Я допустила ошибку, оформляя документы о мошенничестве одной компании, – небольшую, но довольно серьезную. А внимательный стажер, согласно инициалам под исправлением, оказалась нашей итальянской «гостьей».
Вечером на меня налетел Эд:
– Почему ты так отвратительно говорила с Карлой о Томе?
Внутри у меня все похолодело. Я почувствовала себя старостой в школе, получивший выговор от учителя за то, что настучала на девчонку, курившую в туалете. Почему меня винят за поведение Карлы?!
– Потому что она не должна была упоминать о Томе, равно как и о том, что он находится в специальной школе. Это наше частное дело.
– То есть наш сын относится к категории «Не открывать»? Ты его стесняешься, что ли?