Мертвецам не дожить до рассвета. Герметичный детектив [СИ]

Братухин первым попытался соскочить с места, но его толстозадая комплекция была не столь поворотлива, особенно теперь, с повреждённым плечом. Не обращая ни на кого внимания, он устремился прямо к Гаю и носком кожаного сапога выпнул пистолет из его руки. Лёгкий револьвер улетел куда-то за стол, однако за его полётом Братухин уже не смотрел, он нагнулся, чтобы поднять свой «Браунинг», но когда его толстая фигура разгибалась, комбат Шихов, уже подоспевший к столу, доставая из ножен шашку, секанул его остриём, распарывая плоть от нижнего края правых рёбер до верха левой груди. Китель разошёлся в стороны, и из рваной раны тут же засочилась кровь, однако перед тем, как упасть к ногам Гая, Братухин в испуге дёрнул за спусковой крючок, и пистолет, дёрнувшись два раза, изверг пули. Первая угодила в тело комбата, вторая прошла стороной, погрузившись в массивную входную дверь. Комбат Шихов замер, но тут же, не выпуская из рук шашки и опираясь на столешницу, опустился на стоящий подле стола стул.

Пока Шихов и Братухин убивали друг друга, казак ринулся с другой стороны стола. Будучи раненым в ребро, он не шибко поспевал, но, подбежав, успел схватить со стола винтовку Мосина со штыком. Коля же, совсем растерявшись, ринулся за ним в погоню и, заметив обрез, валяющийся на полу между болтающимся сатанистом и Егором Гаем, в суматохе рухнул на пол, хватаясь за деревянную рукоять. Раздались выстрелы Братухина, и казак, мигом сообразив, что подстреленный комбат уже не сможет достать его шашкой, перевёл свой взгляд на Колю, который уже направил на него два чёрных дула обреза. Машинист дёрнул за спусковые крючки, но курки уже были спущены, и в обрезе были только пустые гильзы. Ухмыльнувшись, казак решительно устремился на машиниста и вонзил винтовочный штык ему в грудь. Коля ахнул и упал навзничь. Вынув окровавленное лезвие, казак снова и снова втыкал его в плоть, наконец остановившись, глянул на исколотую грудь Коли. Рваные тёмные дыры зияли в просаленной шинели.

Не успел казак ни о чём подумать, как Валентина, подходя сзади, опустила ему на голову тяжёлое лезвие топора. Как подрубленный, качнулся казак и упал лицом вниз. На его макушке была неглубокая вмятина, всего пару сантиметров в длину, но из неё стремительно, как из ручья, захлестала кровь. Поток за пару секунд пропитал грязные волосы и принялся растекаться по белой запылённой временем кафельной плитке пола. Уже скоро это была настоящая лужа ядовито-красной блестящей жидкости.

— Они все убиты? — спросил Валентину еврей, который преодолевая мучения, поднялся с пола и вышел из-за колонны. Такой шум не мог не привлечь его внимания.

Развернувшееся перед ним зрелище было по-настоящему кошмарным. Возле полуживого Егора Гая на стуле сидел комбат Шихов. Он как пьяный уткнулся головой в левую руку, лежащую на столе, правая его рука, застыв в неподвижности, на кончиках пальцев держала рукоять шашки. Напротив Шихова, у ног Гая лежало тело Братухина с располосованной грудью и окровавленным от пули плечом. На расстоянии шага от его головы один на другом лежало два тела: Коля с исколотой грудью и сверху, уткнувшись головой в подмышку, казак с красной от крови головой. Ещё через шаг от них, растёкшись тёмной мутью от пепла и грязи, была налита лужа воды, на которой уродливой конструкцией чернели непрогоревшие остатки костра, а над ними неподвижно висело тело станционного смотрителя. Любого исхода ожидал Михаил, но только не такого кошмара, однако обстоятельство смерти всех его врагов сильно облегчило душу Кацмазовского, которому теперь не предстояло бороться за жизнь.

Как будто выныривая из бездны, вернулся в сознание Егор Гай. Блуждающие глаза сфокусировались, и он осмотрел пространство перед собой.

— Что произошло? Есть кто? — спросил он слабыми, посиневшими и иссохшими от жажды губами.

Стоявшая подле Валентина опустила на скамейку топор и, подобрав с пола брошенный ею нож, подошла к Гаю. В следующее мгновение, схватив его за волосы своей бледной паучьей рукой, она перерезала ему горло, и кровь засочилась по вспотевшей шее Егора Гая. Жизнь, и без того стремительно уходившая из тела Гая, была окончательно прервана.

— Что вы делаете? — в испуге спросил еврей Кацмазовский, от этого зрелища его даже затрясло.

Женщина подняла на него свои глаза, от привычного запуганного взгляда не было и следа, он уступил место мстительной грозности. Кацмазовский снова был напуган.

— Что я делаю? — шипя шёпотом, спросила женщина.

— Да, — в испуге подтвердил Кацмазовский, всё ещё не веря в происходящее, — зачем вы перерезали ему горло?

Тонкие губы Валентины недобро улыбнулись, и морщинистое лицо наполнилось бесовским торжеством.

РЕЧЬ ВАЛЕНТИНЫ

— Всю свою жизнь меня окружают мужчины. Одни мужчины. Эти исчадия ада! Всю свою жизнь мне приходилось подчиняться им: отцу, который меня бил, братьям, которые до меня домогались, мужу, кровожадному маньяку, а в жизни неудачнику. Всю свою жизнь, живя с мужчинами, я не видела счастья. Мужчины сильнее женщин и оттого решают, видно, что им можно всё. И кто только придумал эти дурацкие правила, что женщина обязательно должна подчиняться? Почему я всю свою жизнь должна была бояться мужчин, пытаться им угодить? На что я сгубила свои годы, свою молодость? Куда делись мои зубы, моя гладкая кожа? На то, чтобы угождать мужу-неудачнику, с которым мы уже больше десяти лет жили в этой поганой постройке, которую я проклинала с самого первого дня. И всю свою жизнь я обманывала и обманывала себя, что люблю его, и что мне нравится это паршивое место, где мы сами не жильцы, а лишь посетители вокзала; ни днём, ни ночью нет покоя. На какой чёрт такая жизнь? На какой чёрт жизнь в нищете и без детей? А ведь у меня мог бы быть ребёнок, если бы этот урод (мой муж) не отправил меня к акушерке делать аборт, но тогда мы были слишком бедны, а после я уже не могла иметь детей. На какой чёрт я вела это рабское существование? Я жила только до десяти лет, а позже начался кошмар, кошмар без пробуждения, который зовётся жизнью!

А эта война, революция, сатанизм моего мужа, на что мне весь этот ужас? Мы никогда не жили хорошо, но кто бы мог подумать, что на склоне своих лет мне придётся жрать человеческое мясо и день ото дня слушать эти безумные речи моего свихнувшегося муженька-сатаниста?

Нет, решительно нет, больше никогда я не позволю, чтобы мужчина надо мной командовал, и вы все сегодня заплатили за ваше гнусное племя! Я со всеми вами сегодня расквитаюсь, и ты мне тоже за всё заплатишь!

В истерическом припадке, прошипев сквозь зубы свою речь как проклятие, она ринулась с ножом на Михаила Кацмазовского. Тот не заставил себя ждать и побежал прочь.

— Одумайтесь, я не хочу вам зла! — кричал Михаил.

— Убить… убить… убить мерзавца, — в безумии шипела Валентина.

Кацмазовский вилял из стороны в сторону, стараясь убежать от обезумевшей женщины. Обхитрив её, он вильнул в сторону и устремился через груду трупов, но, угодив валенком прямо в лужу крови, натёкшей из головы Фёдора, он поскользнулся и упал на пол, заехав, в свою очередь, рукой в кровь из живота Гая. Не теряя времени, перепачканный в крови, он, преодолевая боль в спине и руках, поднялся и устремился к топору на скамейке, но вытянутые суставы отказывались ему подчиняться. Тяжёлый топор выпал из беспомощных рук. Вторую попытку предпринять не удалось, подбежавшая Валентина чуть не полоснула его ножом.