— Ты, никак, выжить надеешься? — спросил офицер.
— Нет, мне с пулей в брюхе не выбраться. А так бы я, конечно, тебя прирезал и дёру дал, — равнодушно проговорил Шихов, уставившись на запрокинутое к потолку лицо офицера.
— Хотел бы я тебя от мучений избавить, да у меня патроны кончились, а сил встать нет, — Братухин, собрав волю, приподнял голову и взглянул на Шихова, но вдруг, закашлявшись, опять рухнул головой на пол и застонал в мучениях.
Откашлявшись, Братухин продолжил:
— Всё же хорошо, что ты ещё не сдох, вместе помирать как-то веселее.
— Да, — только и смог подтвердить Шихов.
На буфете закаркал ворон, сорвавшись, он опустился возле тела, лежавшего подле окна красноармейца. Изогнув в сторону голову, он принялся выклёвывать его глаза.
— Смотри-ка, опять за своё принялся, — проговорил комбат, глядя на обедню ворона.
Братухин повернул голову в сторону птицы.
— Глаза выклёвывает, сволочь… зеркало души.
Шихов покачал головой, а потом всё же произнёс то, что пришло ему на ум.
— А что если вместе с глазами он пожирает и душу человека? Кто знает, куда она девается после смерти.
Братухин ничего ему не ответил, а ворон, как будто поняв смысл сказанных слов, остановил свою трапезу и глянул на комбата Шихова. Взмахнув крыльями, он пролетел над поверженными и приземлился на стоящий подле них буфетный стол. На нём он принялся прохаживаться, поворачивая свою остроклювую голову к людям, заглядывая в глаза.
— Ждёт, когда мы сдохнем, — прохрипел Шихов. — И наши глаза хочет выклевать.
Братухин матерно выругался.
— А ведь это он всё устроил. Стравила нас друг с другом паршивая птица. Сейчас, небось, потешается.
На этих словах ворон разбежался и запрыгнул на голову комбата. Цепкие когти сомкнулись на голове Шихова. И без того искажённое серое лицо комбата напряглось, и он, с силой оторвав тяжёлую мраморную руку, согнал птицу. Это требовало большого усилия.
— Мы для него уже падаль, — заключил Братухин, — устроили ему пир. Сейчас лакомиться будет. Спроваживает нас на тот свет.
Как будто расслышав его слова, птица опустилась рядом с головой Братухина и, взглянув на него бусинками чёрных глаз, больно клюнула в щёку, а затем впилась в торчащее ухо офицера. Отступая назад, ворон принялся тянуть ухо, а Братухин никак не мог заставить свою руку подняться, так что ему приходилось бороться с птицей только поворачивая голову. Наконец, поняв, что добыча ещё не полностью ослабла, ворон расцепил тиски своего клюва и отступил в сторону.
— Как же это так получилось, что все мы — лишь пища для ворона? — вглядываясь в мчащийся ему навстречу водоворот бездны, Шихов на весь зал произнёс риторический вопрос, задавая его каждому, кто в нём собрался.