Эсхил

- Господи, - послышался голос лейтенанта. - Да, что здесь такое?

Они с нескрываемым отвращением ходили среди его вещей. Они не понимали, а он не мог объяснить.

Прапорщик Циммер остановился около Ганса-младшего. Он взял тюленя за брюхо и попытался поднять, но тот не сдвинулся с места. Его внутренности вытекли и приклеили тушу к трости. После нескольких безуспешных попыток, солдат отпустил тюленя и тот снова насел анальным отверстием на палку.

В другом конце пещеры Дитрих осматривал коллекцию птичьих останков. Лейтенант взял пальцами крыло и тут же отбросил его в сторону. Ганса затрясло от гнева. У него заняло очень много времени насадить крылья и головы на нитку, а он срывает их и швыряет в сторону.

Рядом с Дитрихом стоял Борис. Он никогда не показывал ему Думательное Место и теперь внимательно следил за его реакцией. Он, хотя бы, относился ко всему с уважением. Не как остальные. Не как Дитрих.

Гестаповец осмотрел птиц и, кажется, узнал что-то. Он нашел оранжевый клюв, о происхождении которого был прекрасно осведомлен. Вместе с Гансом они часами мастерили ловушку для пингвина и, когда она сработала, Борис нашел в кровавом месиве клюв и забрал его себе. Когда коммандер устроил проверку, он отдал его Гансу на сохранение и теперь нашел его здесь.

Ему стало стыдно. У клюва не было имени (это же просто клюв), но Борис, казалось, совсем не обращал внимания на тех, у кого оно было в этой пещере. На Лукаса и Фридриха он даже не посмотрел. Не посмотрел он и на Иисуса - птичку, которую он вытащил из Скользких Штук. Иисус так и висел, пришпиленный к стене, словно, личный трофей Ганса. Остальные его друзья были просто животными, но Иисус... он же был чёрным.

"Черный Иисус" - подумал Ганс и зажал рот, чтобы не рассмеяться. Он шевельнулся и почувствовал вес того, что прятал под шинелью. Это было очень опасно, но поделать он ничего не мог. Дитрих обернулся и Ганс замер. Мать так и не обнаружила его Думательное Место дома и, несмотря на то, что его новые родители обнаружили это, он не собирался выдавать себя.

- Сколько же он их убил? - спросил Метцгер.

- Дюжины, - ответил лейтенант. - Может, сотню, не знаю. Что думаете, Зайлер?

Борис пожал плечами. Его лицо начало потихоньку зеленеть.

Ганс гадал, что бы это значило. Определенно, реакция Бориса была не той, какую он хотел увидеть. "Та самая реакция" (что была только у Ганса) означала напряжение в штанах и улыбку на лице. У Бориса этих признаков он не заметил. Он выглядел так, будто хотел убраться оттуда поскорее.

- Не меньше сотни, точно, - произнес Циммер, оглядываясь. - Никогда бы не подумал, что старик способен на подобное. Сильно занят, наверное, был.

- Он был не один, - сказал лейтенант.

- Согласен.

- Не нужно забывать об этом.

Все четверо вытянулись в струнку, потому что появился Рихтер и начал осматриваться.

- Считаете, что это устроил Криге?

- Что именно?

- Насчет этих двух олухов у меня сомнений не было, но уж вы-то, лейтенант, как могли не заметить? Разочаровываете.