Как бы то ни было, история гласила, что встречаться с Хотчнером, собиравшимся взять у него интервью, Хемингуэй не желал. Хотчнер проявил настойчивость, и они наконец встретились в баре недалеко от дома Эрнеста. По телефону Хемингуэй сказал, что тот бар славится своим дайкири. Он, естественно, не явился вовремя, и в ожидании Хотчнер заказал дайкири. Напиток оказался вкусным и крепким, а поскольку Хотчнер вообще пил мало, он потягивал его целый час. Чувствуя, что в баре жарко и душно, он заказал вторую порцию. Выпив ее половину, Хотчнер вдруг заметил, что у него двоится в глазах. Когда Хемингуэй наконец прибыл, его приветствовали как настоящую звезду. Не вызывало сомнений, что он был там завсегдатаем.
Обменявшись рукопожатием, они нашли столик, и Эрнест заказал дайкири. Хотчнер пригубил принесенный коктейль, а Эрнест выпил свой залпом. Затем разделался со вторым. А во время третьего заметил, что его новый собутыльник не пьет. И тогда он бросил Хотчнеру вызов и заявил, что если тот хочет общаться с великим Эрнестом Хемингуэем, то должен научиться пить как мужчина. Хотчнер вызов принял, стал пить наравне, и вскоре у него перед глазами все поплыло и закружилось. Видя его отчаянные, но безуспешные попытки сидеть прямо, Эрнест потерял интерес к общению и со свежим дайкири отправился играть в домино с местными жителями. В какой-то момент – Хотчнер потерял всякое представление о времени – Эрнест поднялся и сказал, что пришло время обеда. Хотчнер должен был идти вместе с ним и на пути к выходу поинтересовался у бармена:
– А сколько дайкири мы выпили?
Бармен подумал секунду и ответил по-английски:
– Четыре вы и семь Папа.
– Вы выпили семь дайкири? – переспросил Хотчнер у Эрнеста, не поверив бармену.
Тот рассмеялся, и местные тоже:
– Семь – это сущая ерунда, приятель. Местный рекорд – это шестнадцать, и установил его, конечно, я. А потом отправился пешком домой.
Мерсер чувствовала себя так, будто допивала шестнадцатый.
– Я помню, что читал «Папу», когда работал в экспедиции издательства «Рэндом Хаус», – вставил Морт. Наевшись тако, он раскурил сигару. – А у тебя есть первое издание «Папы», Брюс?
– У меня есть два экземпляра, один в отличном состоянии, другой – в среднем. Сейчас их трудно достать.
– А есть интересные приобретения за последнее время? – осведомилась Фиби.
За исключением рукописей Фицджеральда, украденных из Принстона, подумала Мерсер, но ни за что бы не сказала это вслух, как бы ни напилась. Ее веки наливались тяжестью.
– Ничего особенного, – ответил Брюс. – Недавно приобрел экземпляр «Осужденного» Джеймса Ли Берка.
Чтобы последнее слово осталось за ним, Морт – а в издательском бизнесе Нью-Йорка никто не мог с ним сравниться по количеству историй с выпивкой, которые он наблюдал лично или знал из надежных источников, – поведал о пьяной выходке, устроенной Норманом Мейлером в его квартире в два часа ночи, когда тот не мог найти больше рома и принялся швыряться пустыми бутылками в Джорджа Плимптона. Поверить в эту историю было трудно, но из уст такого опытного рассказчика, как Морт, она звучала очень правдоподобно.
Мерсер поймала себя на том, что начала клевать носом. Последним звуком, который она запомнила, было жужжание блендера, сбивавшего новую порцию коктейля.
Мерсер проснулась в незнакомой кровати в круглой комнате и несколько секунд боялась пошевелиться, потому что любое движение отзывалось болью в голове. Чувствуя жжение в глазах, она их закрыла. Во рту и горле пересохло. Урчание в животе предупреждало, что ситуация может усугубиться еще больше. Ладно, это похмелье. Такое случалось и раньше, но никто от него не умирал, хотя прожить предстоящий день будет непросто, но, эй, какого черта? Никто не заставлял пить так много. За все надо платить, подруга. Да, права старая поговорка: «Что посеешь, то и пожнешь».
Мерсер лежала как будто на облаке – на высокой мягкой перине с тонким бельем. Тут явно чувствовалась рука Ноэль. Когда на Мерсер неожиданно свалились деньги, она не удержалась и купила красивое нижнее белье, и от того, что сейчас была в нем, ей даже в этот ужасный момент стало легче. Она надеялась, что Брюс оценил. Мерсер снова открыла глаза, несколько раз моргнула и, сумев сфокусировать взгляд, увидела, что ее шорты и блузка аккуратно сложены на соседнем стуле – тем самым он хотел показать, что раздевание было цивилизованным, а не стремительным срыванием одежды перед сексом. Ее глаза опять закрылись, и она натянула на себя одеяло.
В памяти остались только затухающие звуки блендера, а после них – ничего. Так сколько же Мерсер проспала в кресле на крыльце, пока остальные продолжали общаться, пить и с улыбкой переглядываться, глядя на нее? Ушла ли сама, пусть пошатываясь и даже опираясь на кого-то, или Брюсу пришлось тащить ее на себе до третьего этажа башни? Неужели она действительно отключилась, будто студентка на пьяной вечеринке, или просто заснула, и ее уложили спать?
В животе снова заурчало. А вдруг Мерсер испортила им весь вечер, и ее вырвало прямо на веранде, о чем ни Брюс, ни другие, конечно, никогда не расскажут? От этой жуткой мысли ее затошнило еще больше. Она снова посмотрела на свои шорты и блузку. Похоже, на них не было никаких пятен и следов конфуза.