– Это ужасно.
– Ей было всего двадцать семь лет, и такого таланта я больше не встречал. Примерно через месяц после похорон я написал ее матери и осторожно поинтересовался, не оставила ли Талия каких-нибудь бумаг. Ответа я не получил, и о романе никто ничего не слышал. Не сомневаюсь, что она действительно его сожгла, а потом покончила с собой.
– Просто ужасно.
– Да, настоящая трагедия.
– И у вас не сохранилось копии?
– Нет. Талия привозила рукопись сюда на несколько дней и заставляла меня читать, пока сама продолжала работать. Она панически боялась, что ее шедевр могут украсть, и не спускала с рукописи глаз. Бедная девочка страдала паранойей, и ее пугали многие вещи. В конце концов она перестала принимать лекарства и начала слышать голоса, и я ничего не мог сделать. Честно говоря, к тому времени я уже избегал общения с ней.
Какое-то время они помолчали, медленно потягивая вино и размышляя об этой трагедии. Солнце село, и на террасе стало темно. Об ужине оба молчали, но Мерсер готова была отказаться. Для одного дня они и так провели достаточно времени вместе.
– Потрясающая история, – наконец произнесла она.
– Какая именно? О Диккенсе, Фолкнере, Зельде или Талии? Материал тут очень богатый.
– И вы разрешаете мне им воспользоваться?
Брюс улыбнулся и пожал плечами:
– Делайте с ним что хотите.
– Но истории про Диккенса и Фолкнера соответствуют действительности, верно?
– Да. Однако самая выигрышная – про Хемингуэя и Зельду. Это был Париж 1920-х годов, «потерянное поколение», весь этот красочный фон и история. Они, конечно, знали друг друга. Скотт и Хемингуэй были приятелями и пили вместе, а американцы вообще старались держаться друг друга. Хемингуэй был настоящий ходок – он и женился четыре раза – и отличался редкой эксцентричностью. При правильной подаче роман мог бы получиться настолько бесстыдным, что пришелся бы по вкусу даже Майре.
– Не сомневаюсь.
– Похоже, вас это не прельщает.
– Просто я не знаю, как относиться к исторической беллетристике. Это что – история или вымысел? Мне почему-то кажется, что вмешиваться в жизнь реальных людей и заставлять их делать то, чего они на самом деле не делали, некрасиво и нечестно. Конечно, они уже умерли, но дает ли это право писателям на авторский вымысел об их жизни? Особенно личной?
– Такое происходит сплошь и рядом, и хорошо продается.
– Наверное, просто я не уверена, что это мое.
– А вы их читаете? Фолкнера, Хемингуэя, Фицджеральда?