И признак № 1, что у вас есть синдром Альцгеймера: эта мысль как-то закралась вам в голову.
* * *Если бы я только могла видеть сквозь этот туман. Преодолеть тяжесть членов и конечностей. Каждый вдох причиняет боль. Руки безвольно лежат на коленях. Бледные и бессильные, они привыкли держать сверкающие острые предметы, прекрасные предметы, вес которых давал ощущение всесильности.
Люди приходили и обнажали свою плоть. Призывая меня разрезать их. И если соблазняет тебя рука твоя, отсеки ее: лучше тебе увечному войти в жизнь, нежели с двумя руками идти в геенну, в огонь неугасимый.
* * *– Напишите о себе, – настаивает Магдалена. – Если так будет проще – пишите в третьем лице. Расскажите мне историю о женщине по имени Дженнифер Уайт.
Она скрытная. Некоторые могли бы сказать, что неприветливая. Но другим нравится это качество, они видят в нем форму честности. Ей кажется, что такая характеристика довольно справедлива. Оба качества можно отнести к ее выучке. Хирургия требует точности, объективности.
Рука не вызовет у тебя никаких эмоций. Рука – это коллекция фактов. Восемь костей запястья, пять пястных костей и четырнадцать фаланг. Сгибатель и разгибатель, сухожилия, управляющие пальцами. Мышцы предплечья. Противопоставленный большой палец. Все переплетено. Множественные взаимосвязи. И все это нужно для тех движений, что отличают человека от других созданий.
Но Аманда. Она думает о пястных костях Аманды, не хватает четырех наборов фаланг. Изувеченная морская звезда. Плачет ли она? Нет. Она пишет в своем блокноте: «Аманда умерла. Лишенная пальцев». Но никаких деталей.
Я останавливаюсь, кладу ручку. Спрашиваю Магдалену:
– А кого из соседей подозревали в убийстве Аманды? – Но она не отвечает. Может, потому, что я уже спрашивала, а она уже отвечала много раз. Может, потому, что знает, что я забуду вопрос, если она не будет обращать на меня внимания.
Но я редко забываю о заданных вопросах. Когда Магдалена игнорирует меня, незавершенное дело тяжестью ложится на нас, разрушая нашу обыденность, повисает между нами, пока мы пьем чай. В этот раз оно портит саму атмосферу в доме. Потому что что-то здесь категорически не так, как должно быть.
* * *Снова мой блокнот. Почерк Фионы:
Сегодня я пришла и застала тебя необычно подавленной. Мы видели много гнева. Недоумения. Удивительно много благоразумного смирения. Но так редко такую пассивность побежденного.
Ты ссутулилась над столом, лицо опущено, руки свисают по бокам. Я наклонилась и положила руку тебе на плечо, но ты не пошевелилась и не сказала ни слова. Не отвечала на вопросы и не реагировала на мое присутствие.
Вдруг ты выпрямилась, отодвинула стул и медленно поднялась в свою спальню. Я не посмела пойти за тобой. Не посмела ни о чем спрашивать, боялась, что ты расскажешь мне о том темном месте, где витало твое сознание.
Мне никогда не было так страшно. Я не всегда была уверена, что знала о твоих мыслях, но всегда могла спросить, и ты иногда даже отвечала. Если правда и может ранить, то ты делала ее приятной тем, что так спокойно принимала ее.
«Я ведь не особо тебе нравлюсь, да?» – спросила я, когда мне было пятнадцать. «Да, – ответила ты, – но мы еще найдем общий язык». И мы нашли. Если бы я знала, что в следующие десять лет потеряю и тебя, и папу, стала бы я действовать иначе? Наверное, нет. Наверное, я пошла бы и сделала еще одну татуировку.
Та татуировка. Ты все время спрашиваешь, поэтому я запишу. Это отличная история. У меня уже были две татуировки. Одну я сделала с Эриком, когда мне было четырнадцать. Ты о ней не знала. Она хорошо спрятана – на моей левой ягодице. Крошечная фея Динь-Динь. Мне все же было четырнадцать.
А потом, когда было шестнадцать и я была самой юной первокурсницей Стэнфорда в своей группе, я сделала еще одну, на этот раз на лодыжке. Лист cannabis sativa. Думаю, ты догадываешься, почему слишком рано уехавший из дома подросток считает, что это круто.
Но гремучая змея. Это было на последних курсах. Первые два года были гораздо удачнее, чем в школе, я даже завела нескольких друзей и делала то, чего от меня ожидали. Пила слишком много. Спала с кем попало.
Но в последний год все рухнуло. У моего лучшего друга случилось что-то вроде срыва, и он уехал домой в Западную Виргинию. Он пару раз написал мне, шутил о тощих собаках и уродливых женщинах, вот, собственно, и все. Двое других моих друзей начали встречаться друг с другом, ушли в какой-то свой мирок, отгородившись от всех остальных. Казалось, что это очень личное.
ebooksa