Бет откидывается на спинку длинной скамьи, вытягивает загорелую ножку и критично ее оглядывает.
– Лично меня тошнит от вас всех до единой, – заявляет она, закатив глаза. Теперь она все время ходит, закатив к небу глаза. – От всех тошнит. От всего.
Иногда ей удается тронуть что-то такое, что находится глубоко внутри нас. Внутри меня, по крайней мере. У нее такой талант, хотя большинство этого не понимает. Кажется, что это она со зла, но на самом деле нет. Ведь меня тоже тошнит, тошнит, тошнит от всего этого. Это то, что ощущаешь постоянно, и постоянно борешься с этим. Жгучая тоска, как прыщ между глаз – набухший и болезненный, такой, что хочется биться головой о стену, лишь бы он поскорее лопнул.
Может, это то, что чувствует тренерша дома, рядом с Мэттом Френчем, разгружая посудомоечную машинку или умывая дочку?
– Хэнлон, – зовет Бет и вскакивает, – пошли отсюда.
Я смотрю на нее.
– Но если тренер придет…
И тут я понимаю, что эти слова чреваты: Бет стиснула зубы и вот-вот кинется на меня. Невольно вспомнился давний урок биологии: зубы крокодила постоянно обновляются и не перестают расти на протяжении всей жизни.
Я поднимаюсь и иду за ней.
Даже у нас, умудренных опытом старшеклассниц, которым все давно осточертело, гулкие пустые коридоры, которыми ты проходишь после уроков, вызывают странное чувство. И само школьное здание, в котором мы знаем все закоулки – ведь тут разворачиваются действия всех наших ночных кошмаров – воспринимается совсем иначе.
Дело не только в непривычной тишине и вязком запахе хлорки, пропитавшем каждый сантиметр исполосованного подошвами линолеума.
Днем мы как будто окружены силовым полем, мы под защитой друг друга – единый разноцветный вихрь. Мы не надменны, не чувствуем своего превосходства – мы просто отгорожены от всего мира. Да и кому на поле брани не захочется держаться ближе к братьям по оружию?
Но после трех часов все несчастные потоком выливаются на улицы, рассаживаются дома перед телевизорами или за столами залитых слепящим светом точек фаст-фуда по всему городу. И школа-после-школы становится местом незнакомым, диковинным.
То и дело изо всяких неожиданных закоулков возникают ученики, учителя. На лестничной площадке третьего этажа компания юных физиков рассчитывает скорость падения мяча-прыгуна; в лингвистической лаборатории ораторский клуб обсуждает смертную казнь, и участники дебатов пытаются перекричать друг друга; у кабинета труда (который теперь зовется «мастерской индустриального дизайна») ошиваются волосатые торчки с блаженно затуманенными взглядами. Из керамической мастерской выпархивает миссис Фаулер, удерживая в дрожащих руках высокий лакированный подсвечник.
А мы рыщем по коридорам, вынюхивая, выискивая, охотясь.
Мне хочется найти что-то, чем можно занять Бет. Ее лишили капитанской славы и войска, и сержант Уилл даже не смотрит на нее. Ей просто необходимо чем-то заняться. Унять закипающую злобу. Найти забытый косяк, застать выпускника и первокурсницу за грязными делишками в укромном углу. Его рука у нее под юбкой, на животе, с которого еще не сошел детский жирок; ее глаза расширены от страха и возбуждения, она ждет того самого момента, надеясь не упустить его, хотя он от нее ускользает.
Но вот мы уже на четвертом этаже и, кажется, начинаем отчаиваться. Бет бросает на меня умоляющие взгляды, бросает мне вызов:
Но у нас с Бет всегда все сложно: когда она теряет интерес, мой только разгорается. И я понимаю, что мне даже больше, чем ей, хочется, чтобы что-нибудь случилось.
И это случается.
За дверью учительской мы слышим ритмичный резкий скрип стула. Мне почему-то кажется, что этот звук предназначен специально для меня.
ebooksa