Я подхожу к туалету для персонала и в который раз обнаруживаю на двери табличку «НЕ РАБОТАЕТ». Невзирая на предупреждение, я открываю его своим ключом и все равно захожу. Не представляю, как можно привести себя в порядок в другом туалете. Я не могу так рисковать – туда могут заглянуть пациенты и обнаружить, что я крашусь и причесываюсь, как любой простой смертный.
Заперев дверь, я поворачиваюсь к зеркалу и рассматриваю свои зубы – не застрял ли в них мак от бублика, который я съела перед встречей с Трэвисом, и страшно радуюсь, увидев, что сегодня выгляжу очень даже неплохо. Никаких ран, полученных на поле боя, которые пришлось бы замазывать этим ужасным густым тональным кремом, который старит меня на миллион лет. Никаких распухших, покрасневших глаз – от истерических рыданий или похмельного «сушняка». Кажется, мой план не увлекаться выпивкой в выходные перед тестированием в самом деле принес некоторые плоды.
Затем я засовываю голову в кабинку и осматриваю унитаз – может быть, он явно сломан или забит. Однако, на мой взгляд, вид у него вполне нормальный, поэтому я расстегиваю штаны, чтобы пописать. Я приседаю, наклоняюсь, делаю свое дело, но воду потом не спускаю – вдруг образуется потоп.
В лаунже для персонала я наливаю себе горячий свежий кофе в чужую кружку и вытряхиваю в нее две крохотные баночки сливок. Интересно, почему эти сливки никогда не портятся, в то время как все остальные молочные продукты должны храниться в холодильнике?
Затем я возвращаюсь в малый зал к Трэвису и вижу, что он уже закончил подсчитывать баллы по трем тестам, что я прошла утром, и готов перейти к следующей стадии. На углу стола появилась пластиковая бутылка «Налген», наполненная какой-то мутноватой жидкостью.
– Привет, Саманта. Готовы снова вернуться к нашим делам?
– Да, готова. Спасибо.
– Отлично. Тогда давайте начнем с собеседования. Я задам вам несколько вопросов.
Я опять усаживаюсь на тот же устойчивый стул, что и в прошлый раз, и сжимаю в руках кружку с кофе. Кофе очень горячий, поэтому я постоянно подношу ее к губам, но не пью, а дую. Трэвис заводит разговор о моем детстве. Он сидит положив ногу на ногу, и из-под отворотов его вельветовых штанов цвета хаки выглядывают толстые носки.
– Ну… я выросла не в Нью-Йорке. В маленьком городке около часа езды к северу отсюда. После детского сада с двенадцати лет ходила в частную школу. Братьев и сестер нет, воспитывала меня одна мама.
– А что же ваш отец?
– Никогда его не видела. – Я снова дую на кофе. – И очень мало что о нем знаю.
– Ваши родители вообще были женаты? – Задавая этот вопрос, Трэвис на меня не смотрит.
– Нет. Как я уже сказала, мне правда очень мало известно об отце. Мама что-то рассказывала, когда я была маленькая, но все ее истории были очень запутанными, противоречили друг другу, так что я не знаю, что из этого правда, а что нет.
Трэвис делает какие-то заметки в большом блокноте с желтыми страницами, и мне становится интересно, как много он уже знает.
– Продолжайте, пожалуйста.
– М-м-м… ну, потом я поступила в колледж Вассар и уехала, и…
– Да-да, у меня здесь есть ваше резюме. Я бы хотел больше поговорить о вашем воспитании, о том, как вы росли. Расскажите поподробнее о матери.
– Она умерла, пока я училась в Вассаре.
– О, мне очень жаль. Как это печально. – Стандартный ответ мозгоправа. «Ничего тебе не жаль, Трэвис. Это именно то, что ты хотел услышать».