Обман

– У вас пограничное расстройство личности? – Ричард говорит это за меня.

– Что? – Я давлюсь слюной. – Вы знаете, что это такое? Вам известно, что такое пограничное расстройство личности? – Слова вываливаются из меня, словно блевотина.

– Да. У Фрэнсис это было.

– О господи, – глупо произношу я. Потому что я в шоке. Он знает, что означает моя болезнь? И знал, что она у меня есть? – О’кей, достаточно. Я не могу это с вами обсуждать. – У меня кружится голова, и мне нехорошо. Где же, мать его, катарсис? Я думала, что, если признаюсь кому-то, мне станет легче. Ведь так и предполагается!

– Вы не можете обсуждать это и ни с кем другим.

Я рыдаю, обхватив голову руками. Слезы текут по щекам, как реки, и довольно громко шлепаются на стол. Мне нужно сбежать.

– Я знаю, каково это. Как вы страдаете, – мягко, ласково произносит Ричард, но ответить ему я не могу. Слова застряли у меня в глотке, и я уже вообще ничего не понимаю. – Вы ни в чем не виноваты. Вы просто больны. Но это не значит, что вы плохой человек.

– Пожалуйста, перестаньте. – Я глотаю слезы, хватаю бутылочку «Патрон Сильвер», которую Ричард продолжает держать между коленями, мгновенно отвинчиваю крышку и опрокидываю текилу в рот. Он услужливо открывает вторую, отдает ее мне и забирает пустую. Я выпиваю вторую бутылку и запрокидываю голову. Мои волосы распущены, я прижимаю их затылком к подголовнику, и мне очень больно, однако я не двигаюсь, крепко-крепко закрываю глаза и чувствую, что слезы теперь затекают мне в уши. Мне приходится дышать как можно глубже, чтобы сглотнуть комок в горле, который меня душит. Руки становятся влажными и холодными, я закрываю лицо, хотя и понимаю, что это не заставит Ричарда уйти. Но сейчас это необходимо мне как воздух. Я хочу, чтобы он ушел. Теперь он слишком много знает, а мне надо было держать свой идиотский рот на замке. – Это была плохая идея. Я не могу разговаривать с вами так. Не могу рассказывать о своей жизни. Я здесь, чтобы помогать вам. А вы обо мне беспокоиться не должны. И мне плевать на гребаную сделку. Это неправильно, и все.

– Я никуда не уйду.

– Нет, уйдете. Мы не можем больше этим заниматься. То есть – встречаться и беседовать как равные. Ричард, серьезно, я не могу. Я так охраняла эту тайну. Загнала ее глубоко внутрь. Под кожу и мускулы, под ребра, в живот – самое укромное и темное место. Там она и должна была оставаться. А теперь я выпустила ее наружу, и у меня такое чувство, будто я распылила в кабинете отравляющий газ и уже почти не могу дышать.

Ричард встает. Но не уходит, а нагибается над столом, приближается ко мне, смотрит на меня, и я ощущаю, как его льдисто-голубые глаза проникают мне в самую душу и он знает обо мне что-то, чего не знает никто в этом мире.

Я должна выбраться.

Я должна выбраться.

Я должна выбраться.

Я не могу дышать, но дышу все быстрее и быстрее. Сердце рвется из груди. Я покрываюсь холодным потом.

Я должна выбраться.

9 февраля, 19:21

Я сижу в прачечной, жду, когда достирается чужое белье и машина освободится, и мне вдруг приходит в голову, что теперь, когда мы с Лукасом больше не вместе, мне придется заниматься стиркой гораздо чаще. Шум и пощелкивание стиральных машин слегка вводит меня в транс, и я постепенно погружаюсь внутрь себя, туда, где хранятся все мои секреты. Передо мной встают сцены нашего с Лукасом прошлого – как кадры старой кинопленки, нечеткие, исцарапанные и поблекшие.

Я вспоминаю самое начало, когда все было так волнительно, и я легко обманывала себя, закрывала глаза на «красные флажки». Вижу, как он приносит мне цветы, и убеждаю себя, что это не в знак извинения, а просто так. Теперь, когда смотрю на все это, я понимаю, что должна была, видимо, купить в аптеке новые глаза. Которые видели бы все так, как оно было на самом деле. О, эти кадры. Вот он выходит из туалета в каком-то клубе, а за ним выбегает брюнетка с виноватым лицом. Вот он прячет свои пузырьки с таблетками и пакетики с наркотиками в моей квартире и в своей. Я мотаю головой, чтобы прогнать эти воспоминания, но вместо этого перед моим мысленным взором предстают самые ужасные картины. Не то, как он напивается, соловеет от наркотиков, изменяет мне. А как он меня избивает.

Я вижу, как он за волосы тащит меня в ванную. Я обеими руками перехватываю его запястье, чтобы он не содрал с меня скальп. Он выдавливает мне на голову шампунь из пластиковой бутылки, шампунь заливает мне лицо и жжет глаза. Я тянусь за полотенцем, чтобы вытереться, Лукас не упускает возможность и молотит кулаками по не прикрытым локтями ребрам. Я слышу звон в ушах – сколько же раз в жизни я его слышала! – когда он с силой бьет меня раскрытой ладонью по голове, сбоку. Он толкает меня все ближе и ближе к унитазу. Я хватаюсь за него, чтобы встать, и, когда оказываюсь совсем близко, он сует мою голову внутрь и обрушивает на нее сиденье. Много, много раз. Следы всегда скрывают волосы.

Домохозяйки и студенты вытаскивают свои вещи из машин и закладывают их в сушилки, но меня будто парализовало. Я не могу сдвинуться с места. Я помню металлический вкус крови во рту. Помню мысль: нужно потерпеть еще совсем немного, в конце концов все закончится. Он выдохнется. Помню, что, когда он закуривал сигарету, это как раз и означало конец. Я всегда ждала, когда щелкнет зажигалка, зная, что тогда смогу потихоньку начать зализывать раны. Он всегда затаскивал меня в ванную, и лишь сейчас, сидя в прачечной, я внезапно понимаю почему. Чтобы потом легче было убрать. Он ни за что не допустил бы, чтобы я испачкала его мебель кровью. Даже вне себя от ярости, в доску пьяный, Лукас оставался перфекционистом до мозга костей.