Сначала раздается возмущенный крик Роба. Я аж невольно отскакиваю от лестницы и возвращаюсь в кухню. Фин что-то тихо говорит в ответ. Я поднимаю глаза к потолку, сжимая в руках еще теплое после сушки полотенце. Хочу зарыться в него лицом и сделать вид, что все это неправда. Хочу, чтобы Роб был добр к нашему сыну и смог его выслушать, но сверху снова доносится крик.
Я сама виновата. Я ведь сразу заметила, что Фин еще более замкнут, чем обычно, что он похудел и что-то недоговаривает, но старалась делать вид, что все хорошо, ради праздника. Не прислушалась к собственной интуиции, и напрасно. Худшего Рождества у нас еще не было, включая тот год, когда мы провели его с больными родителями. Елка на нижнем этаже осыпается, иголки падают от малейшего прикосновения. Хочется отмотать время назад и сделать все по-другому… А с другой стороны, что мы могли изменить? Фин принял решение еще до приезда домой, просто рассказал только сегодня – в день, когда должен был возвращаться в университет.
Тишина действует на нервы. Я вновь смотрю вверх, представляя разговор Фина с отцом. Они не очень близки – скорее общаются по-приятельски. Робу всегда было легко проявить любовь ко мне или к Саше, а вот Фину оставалось о ней только догадываться. «Разумеется, он знает, как я к нему отношусь». Правда, любимая дочь до сих пор не хочет видеть отца. За день до сочельника мы с Фином встретились с ней в ресторане, поели запеканки из баклажанов и обменялись подарками. Вышло ужасно неловко. Наверное, вообще не стоило встречаться. С другой стороны, я не могла больше терпеть, от Сашиных редких сообщений и односложных ответов по телефону душа болела все сильнее. Единственным утешением на этом странном обеде было видеть, что дети по-прежнему очень дружны между собой и относятся друг к другу как взрослые. Жаль, что Роб не в курсе, с каким интересом они слушают друг друга и как искренне смеются. Впрочем, как основной виновник ссоры, он правильно сделал, что не пришел.
Я кладу сложенное полотенце в стопку на кухонной стойке и иду в холл, прислушиваясь к голосам из-за двери комнаты Фина. Роб попросил меня не вмешиваться, и я неохотно согласилась, но умоляла его держать себя в руках – скандал не поможет. Наверху по-прежнему тихо. Может, они давно уехали – уже почти стемнело. Я бреду в гостиную – заняться делами, которые планировала после их отъезда, и включаю свет. Здесь елка еще зеленая и свежая, как будто тоже мечтает, чтобы Рождество было впереди.
Я до последнего надеялась, что Саша передумает и приедет на рождественский обед, однако Роб не смог ее уговорить. Особенно его самолюбие пострадало, когда Томас презрительно отверг извинения. Мне хотелось утешить и поддержать Роба, но я не нашла слов. К тому времени мы узнали, что Саша переехала к Томасу в его квартиру над баром. В день, когда все обмениваются подарками, я стояла напротив бара под проливным дождем; праздничные огни сверкали сквозь белесую мглу; посетители сновали туда и обратно. На экране мобильного снова и снова возникала фотография Роба. Он названивал в надежде загладить вину за безобразную ссору, после которой я убежала, но я еще не оттаяла. Правда, и дорогу к бару не решалась перейти. Глядя на потрепанные занавески на окнах, я чувствовала себя ближе к дочери, – а потом с горечью напоминала себе, что ее отнял другой мужчина.
Я медленно побрела прочь под пьяные окрики. Я не боялась приставаний – хуже было уже некуда.
Я рассеянно разобрала елку, свалив в кучу на диван украшения и гирлянды. Многие из них видели уже не одно Рождество. Испорчен не только этот праздник, наверняка и последующие. Все пошло наперекосяк.
Еще недавно я плакала, провожая Фина в университет, а теперь мечтаю, чтобы он передумал и вернулся. Реализовать свой потенциал и иметь цель в жизни – вот и все, что мы всегда желали детям. Я бы так не переживала, если бы Фин понимал, где искать счастье, если бы у него были какие-то другие стремления. На мой вопрос о будущем он просто пожал щуплыми плечами и отвел глаза.
Неожиданно мне приходит в голову ужасная мысль: а что, если это я мешаю Фину начать взрослую жизнь? Мы всегда были очень близки, может, он почувствовал мое одиночество?
Сверху не доносится ни звука. Затем дверь неожиданно распахивается, и из комнаты выскакивает Роб.
– Ну что? – спрашиваю я, когда он спускается.
– Ничего не добился. – Роб спешит мимо меня в кухню. – Попробуй ты.
Фин сидит на краю кровати, опустив голову и сложив руки на коленях. При виде меня он поднимает взгляд.
– Привет, мам. Как ты?
– Все хорошо, дорогой. Просто о тебе волнуюсь.
Он двигается, давая мне сесть рядом. Некоторое время мы молчим, затем Фин спрашивает, что мне рассказал Роб.
– Я бы хотела услышать твою версию.
– Чтобы потом уговорить меня передумать? – Фин отодвигается, пихая носком здоровенной кроссовки полуразобранный чемодан. – Мама, я не вернусь туда. Ты меня не заставишь.
– Разумеется. Никто и не заставляет.