– Сколько «и так далее»?
– Давайте просто оговоримся, что стена была охрененно большая, и остановимся на этом, ладно? Потребовалось много времени, чтобы ее заполнить. Между тем я потягивала колу, а мой браслет, который явно был каким-то детектором лжи, колол запястье, как сумасшедший, и становилось ясно: что бы теперь я ни сказала, судить будут очень строго. Так что я думала и думала, и все еще думала, пока не появился последний снимок, а когда наконец открыла рот, то произнесла самую неподходящую вещь: «Как сильно я вляпалась?»
«Ну, давайте посмотрим, – верхний свет снова зажегся, в руках у Диксона оказалась большая красная книга с надписью на обложке: „Уголовный кодекс Калифорнии“ – Половые отношения с несовершеннолетним в возрасте шестнадцати или семнадцати лет – уголовный проступок, от трех месяцев до года за каждый эпизод, статья сто восемьдесят девятая… Предоставление алкоголя несовершеннолетнему в возрасте шестнадцати или семнадцати лет в аморальных целях – уголовный проступок, от трех месяцев до года за каждый эпизод, статья сто тридцать первая… Предоставление запрещенных препаратов несовершеннолетнему в возрасте шестнадцати или семнадцати лет в аморальных целях – тяжкое уголовное преступление…»
Я начала подсчитывать в уме, но потом такая: «Погодите-ка, откуда он знает, сколько раз это было?» Снова взглянула на фотографии и заметила, что все снимки сделаны с одной точки: ручной мальчик сидит в ногах моего футона, а само изображение расположено под таким углом, будто человек, державший камеру, стоял в изголовье кровати, так что, думаю, я бы заметила. Тут меня снова озарило, вспомнилась самая первая ночь с Майлзом: он берет у меня новый косяк, а затем глядит вверх, на стену, и заговорщицки подмигивает…
«Мой плакат с Марлен Дитрих»
«С Глазу на Глаз», – сказал Диксон.
Я облажалась. Я так облажалась. Плакат с Марлен Дитрих был у меня с поступления в Беркли и висел над каждой из моих кроватей, а если Марлен была стукачом «Паноптикума»…
«Я облажалась, – банка газировки уже опустела, а голова моя словно раздулась и напрочь оторвалась от тела. – И когда же придут копы?»
«С чего бы им здесь появляться?»
«Потому что… я – преступница».
«Да, так оно есть, – сказал Диксон. – И будь я сотрудником правоохранительных органов, то с радостью увидел бы вас запертой в клетке. Но я работаю на организацию, а организация не борется с преступностью, она борется со злом».
«То есть вы говорите… это не зло?»
«Это безответственность. И ужасающий эгоизм. Вы были, разумеется, достаточно взрослой и должны были все понимать. Но, кажется, действовали без злого умысла, и насколько можно объективно судить, большинство этих молодых людей не пострадало от общения с вами».
Я не пропустила оговорку: «Большинство из них?»
«Почему бы вам самой не сказать, кого я имею в виду?»
Мне не пришлось гадать. Я обернулась к череде фотографий, к снимку в правом нижнем углу, к своему самому последнему ручному мальчику – Оуэну Фарли.
«Девятнадцать лет, – проследил за моим взглядом Диксон, – Не староват для вас?»
«Нет, – ответила я. – В том, что имело значение, он был самым юным из всех. Похожим на… – я замешкалась, понимая, что собираюсь себя похоронить, но выбора особого не было, и продолжила. – Похожим на мальчика из рассказа Анаис Нин. Невинным. Или нет, не невинным. Нежным. Хрупким».
«Уже что-то. Расскажите мне о том, что случилось».
«Вы и так знаете».
ebooksa