Спустя минут двадцать после того, как чета Уваровых ушла, домой после смены вернулась Мария, супруга Павла Егоровича.
– Что, уже хряпнул? – спросила она, подозрительно оглядев покачивающегося в коридоре мужа. – На полдня оставить нельзя, бездельник…
– Молчать, женщина, – проворчал инвалид. Неуклюже переставляя ноги в расхристанных тапках, он двинулся в комнату и, поскользнувшись на раскрытом альбоме для рисования, едва не грохнулся на пол.
– Едрить-колотить, Димка! – выругался он. – А ну, убрал здесь все быстро!
Мальчик, увлеченно разрисовывающий цветными фломастерами собственные трусы, поднял голову.
– Сейчас.
– Не щас, а щас же, – потребовал Павел Егорович.
Мальчуган нехотя поднялся с пола и шагнул к альбому.
– А у меня тлусы как ладуга, – похвастался он Марии, демонстрируя изрисованные трусики.
– Ну да. Осталось только мордаху разукрасить, – бросила женщина, даже не поздоровавшись с ребенком. Скинув стоптанные сапоги в белесо-солевых разводах, она отправилась в ванну.
– Ну и пусть, – выпятив нижнюю губу, сказал Дима. – Меня все лавно сколо забелут отсюда. И Сашку, и Малинку.
В дверь позвонили.
– Машка, открой! – заорал из комнаты Павел Егорович. – Эти уже, наверное, пожрали и вернулись…
Мария, на ходу вытирая руки выцветшим полотенцем, направилась к двери.
– Когда же этот дурдом закончится…
– А к нам очкалик плиехал с толстой тетей, – сообщил ей в спину Дима. – Они нас забелут…
Мария щелкнула замком и, распахнув дверь, скривилась:
– Во, еще одна… Че забыла, Оль?
– Маша, добрый вечер, – поздоровалась с ней женщина с двумя пакетами в натруженных руках. – Можно войти? Я ненадолго.
Мария отступила, позволяя нежданной гостье пройти.