– Иногда мы пользуемся этой комнатой для проведения обрядов очищения, – сказал священник.
– Обрядов очищения? – переспросила Джессика.
– Католики называют это исповедью, – объяснил Мэтью. – Правда, наша версия скорее похожа на своего рода непринужденную психотерапию – можно просто прийти сюда и снять груз с плеч. Мы даем советы и оказываем поддержку тем, кому они нужны. Мы не предлагаем людям такое бессодержательное понятие, как
Прист кивнул. Для служителя культа Мэтью мыслил довольно трезво. И в его глазах явно светилась искренность, хотя было в них и еще кое-что – глубокая тревога.
– А с Хейли вы когда-либо проводили этот обряд? – спросил Прист.
Мэтью утвердительно кивнул:
– Да, один раз я ее выслушал. Где-то неделю назад. Тогда я впервые поговорил с Хейли более или менее обстоятельно. Я, разумеется, знал, кто она – она посещала службу каждую неделю. Я пытался наладить с ней контакт, заставить ее участвовать в нашей жизни более активно, но она ясно дала мне понять, что предпочитает просто молча сидеть в заднем ряду прихожан. Она хотела, чтобы ее не замечали. Иногда бывает и так.
И когда она вдруг подошла ко мне, я удивился. Если бы у меня с собой был мой ежедневник, я мог бы сказать вам точно, в какой день это произошло. По-моему, тогда шел снег. Не сильный, а так, небольшой. Проповедь касалась обращения в нашу веру – это всегда щекотливая тема. К таким вещам мы проявляем максимальную чуткость. Я раньше был католиком. А потом как-то услышал в проповеди, мол, церковь надеется, что террористы духовно прозреют и Иисус укажет им путь к правде, и понял, каким же я был дураком. Они ничем не лучше экстремистов – эти самодовольные прихожане средних лет. Они во что-то верили и хотели, чтобы в это уверовали и другие. Они жалели тех людей, которые молились не так, как они. Я покинул католическую церковь, и Бог привел меня сюда. Разве можно отыскать лучшее место для того, чтобы начать кампанию против дьявола? Ведь здесь все так убого. Но дело в том, что мы подходим к обращению других в нашу веру очень осторожно. Мы не навязываем ее.
Поэтому-то я и помню, как Хейли подошла ко мне после той проповеди, ведь это было так неожиданно. Ко мне подошло несколько доброжелателей, а потом еще больше – охотников до чужих дел, и все они твердили, что мы делаем недостаточно для привлечения в нашу церковь новых людей, и это после того, как я битый час объяснял им, что вербовать новых членов – совершенно не их задача. Эта прерогатива принадлежит Ему, Ему одному. А потом Хейли отвела меня в сторону и попросила очистить ее – здесь и сейчас.
– Какой она вам показалась? – спросил Прист.
– Она была расстроена и возбуждена. Что-то беспокоило ее настолько, что она нарушила свое всегдашнее молчание. Поэтому я избавился от всех остальных и привел ее в этот кабинет, чтобы поговорить.
– И что же она вам сказала?
– Не очень-то много. – Мэтью замолчал и ущипнул себя за нос, пытаясь вспомнить. – Дайте подумать. Она спросила меня, верю ли я в существование зла. Я сказал – да. Она спросила, будут ли наказаны те, кто творит неправедные дела. Я сказал – конечно. Всякое дело Бог приведет на суд, и все тайное, хорошо ли оно или худо.
– Екклесиаст, – пробормотал Прист.
– Верно! Очень немногие узнают этот стих, – воскликнул Мэтью. – Должно быть, вы изучали Писание.
Прист скорчил гримасу:
– Я бы так не сказал.
– Продолжайте, преподобный, – попросила Джессика.
– В общем, поначалу разговор шел именно так, – вернулся к рассказу Мэтью. – Она хотела, чтобы я ее успокоил, но божья воля и божий суд тут были явно ни при чем. Видимо, говоря о Боге, она испытывала меня, желая убедиться, что мне можно доверять. И какое-то время беседа шла в этом ключе. Она спросила, понимаю ли я, что такое страх. Я ответил, что тот, кто имеет страх божий, ненавидит зло. В конце концов я перебил ее и спросил, чего именно она боится. Все ли с ней в порядке? Не попала ли она в беду? Вместо ответа Хейли вручила мне конверт и сказала, что кто-то бросил его в прорезь для почты на ее двери. Она считала, что это важно, хотя и не понимала, в чем тут смысл. Понял ли это я? Боюсь, что нет. Но знаю одно – ее глаза и голос выражали такой ужас, какого я прежде никогда не встречал, и должен с сожалением отметить, что с тех пор я ее больше не видел.
– Не видели со дня этой вашей встречи? – уточнила Джессика. – Но вы же сказали, она посещает службу каждую неделю.