Полина терпеливо ждала, что скажет учительница. А той, видимо, никак не удавалось подыскать нужные слова.
– Я считаю, корни всего, что происходит с детьми, кроются в семье, в отношениях с родителями. Ребенок не может быть востребован, успешен, принят в коллективе, если его не любят, не понимают дома.
– Подождите, вы считаете, что мы плохо относимся к Алику?
– Да. То есть не совсем… Конечно, вы не морите его голодом, одеваете, кормите. Но ведь этого недостаточно! Я знаю, вам пришлось пережить трагедию…
– Пожалуйста, не нужно об этом. Давайте говорить об Алике, – резко прервала Полина.
– Конечно. – Дарина Дмитриевна слегка покраснела. – Извините. Просто все взаимосвязано, и я имела в виду, что после случившегося вам, возможно, стало не до Алика. Ваше отношение к нему ухудшилось, тем более вы и раньше… не могли принять его. Может быть, даже жалели, что усыновили, а теперь он и вовсе неприятен вам тем, что он есть, а вашей дочери нет. Но ведь мальчик ни в чем не виноват! Разве вы не понимаете, как это жестоко – постоянно отталкивать его?
Дарина Дмитриевна выпалила последнюю фразу и умолкла, во все глаза глядя на Полину.
– Вы полагаете, что мы с мужем плохо обращаемся с Аликом? Вы это пытаетесь мне сказать? – Полина сняла очки, повертела их в руках и снова надела.
– Не ваш муж. Только вы, – ответила Дарина Дмитриевна. – И я не «полагаю», а точно знаю. Алик мне говорил. У нас с мальчиком сложились доверительные отношения.
– Что еще он вам рассказывал? В рамках «доверительных отношений»? – Полина нервно усмехнулась и облизнула внезапно пересохшие губы.
Учительница замялась.
– Мне не хочется, чтобы вы так реагировали. И меньше всего я хочу, чтобы Алик был наказан за свои слова.
– Уверяю вас, он не будет наказан, – быстро проговорила Полина.
– Да? А я не уверена. – Осуждение в глазах Дарины Дмитриевны стало совершенно отчетливым. – Алик очень чуткий, понимающий ребенок. Он переживает, зная, как вам больно, как плохо вы чувствуете себя из-за постоянного приема таблеток. У вас нарушение сна, галлюцинации, и вы…
– Он говорил вам об этом? – Полина была потрясена. – Не могу поверить!
– Дети, особенно младшего возраста, постоянно рассказывают о том, что происходит дома, – наставительно заметила Дарина Дмитриевна. – Вам это любой учитель или воспитатель детского сада скажет. Но сейчас не об этом. Мальчик тянется к вам, жалеет вас, а где же ваша жалость к нему? Вы ведь женщина! То, что вы избегали его, игнорировали, – плохо. Но рукоприкладство! В последнее время вы позволяете себе и это!
– Я никогда и пальцем его не трогала, – еле выговорила ошарашенная Полина.
– Прекратите лгать! – отчеканила учительница и встала со стула. – Я своими глазами видела на его руках следы синяков! А недавно Алик признался, что вы впали в неистовство и избили его! – Дарина Дмитриевна задохнулась от волнения, но договорила: – Я… я не хотела бы, вы с мужем уважаемые люди, у вас сейчас непростой период, и раньше никогда ничего подобного не было. Только предупреждаю вас: если такое еще раз повторится, я буду вынуждена уведомить соответствующие инстанции!
Полина медленно брела по длинному темному коридору к лестнице, вспоминая кошмарный, абсурдный разговор. Что происходит с нею? Что стало с ее жизнью? Как могло случиться, что она сидела и выслушивала эти невозможные слова в свой адрес?
Синяки, избиения… Полина настолько опешила, что не сумела четко и внятно опровергнуть нелепые обвинения.