Жажда

Только голуби непонятно как умудрялись находить себе пропитание в этом царстве запустения. Они оживляли пейзаж, перелетая с крыши на крышу.

Меня сопровождал доктор Мериме – патологоанатом, которому предстояло провести вскрытие и тщательно исследовать тела. Он заменил в этом путешествии Карла Ивановича, уехавшего в Ростов Великий навестить престарелую тетку. Кажется, эта почтенная дама находилась при смерти, и наш славный добрый криминалист рассчитывал на немалое наследство.

С Мериме я был хорошо знаком. Иногда мы вместе ужинали в холостяцком клубе на Бронной. Доктор работал в городской больнице, но был хорошо известен и в управлении. Он часто привлекался полицией для медицинской экспертизы, и его заключения нередко оказывались решающими в ходе расследования. Этот милейший человек был рад составить мне компанию, удрать из своей больницы и от пациентов, хотя это, конечно, и не делало ему чести как врачевателю.

На вид доктору Мериме можно было дать лет сорок, но на самом деле он был гораздо старше. Многие мои коллеги считали, что ему пошел шестой десяток.

Невысокого роста, довольно плотного телосложения. Одевался он скромно, но со вкусом и даже некоторым изяществом, носил цветастые пышные галстуки и имел забавную привычку периодически протирать тонким батистовым платком круглые очки в серебряной оправе.

Он приехал в Россию лет двадцать назад послушать лекции знаменитого хирурга Пирогова, решил не возвращаться во Францию и остался в Петербурге. Семьей, правда, не обзавелся и жил принципиальным холостяком.

Я работал с ним не часто – обычно в расследованиях мне помогал Карл Иванович, но в тех двух-трех делах, когда криминалистом выступал Мериме, мы легко находили общий язык. Я не без оснований считал его человеком приятным и весьма знающим свое дело. По-русски он говорил прекрасно, почти без акцента.

Сейчас Мериме сидел в экипаже справа от меня и протирал платочком очки. Он периодически глядел сквозь стекла на солнце, дабы убедиться в их чистоте.

– Надеюсь, это путешествие пойдет на пользу нам обоим, – проговорил мой спутник. – В последнее время я видел одни трупы, и прогулки на природе мне нисколько не повредят. Не поверите, но из-за этой жары я возблагодарил судьбу за то, что стал патологоанатомом. Прохлада морга – единственное мое спасение. Что поделать, годы дают о себе знать. Помню, когда мы воевали в Китае, тоже стояла страшная жара. Нас повсюду подстерегали опасности, о которых цивилизованному человеку ничего не известно.

– Какие же? – спросил я, чтобы поддержать разговор.

– Ядовитые твари и насекомые, норовящие отложить личинки в раны на вашем теле. Но тогда можно было спрятаться в тени, а ночью насладиться прохладой, – проговорил доктор, вытер пот со лба и убрал платок в карман. – А здесь, в Петербурге, духота совершенно невыносима. Посудите сами, не могу же я появиться на улице в расстегнутой сорочке! – Мериме даже фыркнул. – А в Китае мы зачастую именно так и поступали. Да, в дикой природе цивилизованный человек быстро избавляется от многих условностей. Но они быстро берут свое, стоит снова оказаться в обстановке европейской благопристойности.

Я с удовольствием слушал болтовню доктора, в особенности потому, что на нее не требовалось отвечать. Мериме был не самым взыскательным собеседником и вовсе не рассчитывал на то, что ему будут поддакивать. Это выгодно отличало его от большинства честолюбцев, заводящих долгие разговоры в надежде вызвать восхищение своей несчастной жертвы.

Впрочем, на этот раз слова доктора меня заинтересовали.

– Вы воевали в Китае? – спросил я, не скрывая удивления.

– Да, в качестве полевого хирурга. Это была «опиумная война», как ее назвали позже, – пояснил Мериме, видя мое недоумение. – Насмотрелся же я тогда на покойников. И на тех, что действительно были мертвы, и на тех, что еще оставались живы.

– Как это? – не понял я.

– Две трети китайцев курили опиум, мой друг. Наверное, даже больше. Вы видели когда-нибудь человека, который и дня не может прожить без того, чтобы не отравиться этой дрянью? Нет? А я видел. Высохшие двадцатилетние старики, не понимающие, где находятся, зачем живут на свете. Когда проходит дурман, все их мысли лишь о том, как достать новую дозу. Мы, французы, это поощряли. Торговать опиумом и держать огромную страну в наркотическом опьянении было выгодно не только нам, но и всей Европе. – В голосе доктора я услышал нотки горького осуждения. – Так-то, друг мой! А ведь не так давно наркотики считались медикаментами. К счастью, ныне с этим мифом покончено.

Некоторое время мы ехали молча. Я размышлял над тем, что рассказал мой спутник, а доктор Мериме, наверное, предавался воспоминаниям.

Вдруг он сказал:

– Знаете, Петр Дмитриевич, я положительно рад, что на время оставляю Петербург.