Инквизитор

– Разгадку?

– Ответ к последней загадке: «Брось меня, если я тебе нужен. Подними, если не нужен». Если в ней скрывается сублиминальное послание, то есть скрытый подтекст, то мы предполагаем, что его постгипнотическое действие можно снять с помощью этого слова.

– Вы предполагаете. Как утешительно. Выкладывайте: что за слово?

Профессор покачал головой, когда Патрик погрозил ему пальцем.

– Если я назову его вам сейчас, то эксперимент будет провален. Подождите, изменится ли что-то в вашей жизни. Записывайте все и не переживайте. Я доступен днем и ночью. С вами ничего не случится.

– Я не уйду отсюда, пока не узнаю это чертово слово, – почти прокричал студент.

Дверь за ним заскрипела, и в проеме показалась голова.

– Все хорошо, без проблем, у нас все в порядке, – сказал профессор пожилому мужчине, который удивленно приподнял брови, но затем снова закрыл дверь.

– Нет, ничего не в порядке. Немедленно скажите нам ответ к загадке, или…

– Ладно, ладно, – перебил он жаркий поток речи студента.

Он был подготовлен. И рассчитывал на такое. Профессор подошел к ним, взял их папки и наклеил внутрь желтые стикеры, на которых только что написал свой электронный адрес.

Лидия и Патрик вопросительно посмотрели на него.

– Если вы в чем-то засомневаетесь, напишите мне мейл. И сразу же получите ответ, о котором только что просили. Таким образом, в ваших руках прервать эксперимент. Но я прошу вас сделать это лишь в том случае, если нельзя иначе. Ради науки. Договорились?

Профессор вернулся к своему месту, собрал свои материалы и убрал в потертый портфель.

Лидия встала.

– Но ее все-таки разгадали, да? – осторожно спросила она. – Загадку Хаберланда – и в итоге он выжил?

Профессор как раз собирался убрать оригинал медицинской карты и замер.

– Нет, – тихо сказал он, и его взгляд снова подернулся печалью.

Лидия кивнула ему, словно было достаточно простого одобрительного кивка, чтобы высказать самую горькую из всех правд. Тогда, в том сумеречном баре со слишком громкой музыкой и слишком водянистым пивом, она стояла перед ним не такой обнаженной и ранимой, как он сейчас перед ней. Он задался вопросом, осознает ли она это, и произнес:

– Мне очень жаль, боюсь, Никласа Хаберланда уже нельзя было спасти.