— Ну, что? Господин прокурор, будете по-прежнему упрямиться? Или всё-таки назовете нам этот с**нный код?!
— Ах вы гребаные безмозглые ублюдки… — тяжело выдохнул Вацлав.
— Вот оно что, — обманчиво миролюбивым голосом произнес Меллинн. — Тогда смотри…
Он резко развернулся, вскинул автомат и выдал короткую гремучую очередь. Клим в страхе дико закричал, отскакивая назад. Мальчик сжался под направленным в него дулом автомата. А в полу, рядом с ним теперь темнело несколько глубоких выбоин. В некоторых из них застряли автоматные пули.
— ТЫ ЧТО ДЕЛАЕШЬ?!! Мразь ты за***ханая! — через сил заорал на Даниила Токмаков. — С**ье отродье! Что б ты сдох, паскуда!!!
— Тише, тише, — засмеялся под маской Меллин и повернулся к прокурору. — Я ведь только показал, что могу сделать с твоим щенком, Вацлав.
Прохор, не в состоянии произнести и звука, шокировано наблюдал за происходящим.
— Тварь… Выродок! — сплевывая кровь, рычал Вацлав. — Шл**ин сын!
— Лучше скажи уже пароль, — устало произнес Меллин, — если не хочешь увидеть, как я по одной пули буду всаживать в тело твоего жалкого никчемного ублюдка.
Прохор не верил в то что слышал и видел. Он знал, что Даня Меллин жестокий и беспринципный подонок, но он не осознавал всех масштабов. Всё оказалось куда как хуже…
— Стой… Не надо!.. — прохрипел Вацлав и, словно выдохнувшись, опустил голову на грудь. — Пароль… для сейфа…
Он закашлялся, снова посмотрел на Меллина.
— Да-да? — с издевательской угодливостью переспросил Меллин.
— Восемь… шесть, семь… тридцать два… — с явным трудом проговорил Вацлав.
Меллин посмотрел на Вячеслава Маслова. А тот уже набрал названную Токмаковым комбинацию.
Прозвучал едва слышный тихий звон и квадратная дверца сейфа, мягко поддавшись, приоткрылась.
Меллин отвёл заливающегося слезами Клима вниз, а Маслов и Мечников достали из сейфа небольшую, но плотную стопку листов.
— Что это?! — перебирая листы с таблицами, постановлениями и печатями, спросил Маслов.
Но Прохор уже знал ответ. Он прочитал первый документ, второй, пролистал ещё несколько и бросил их на стол.
— Твою же мать! — с чувством произнес он и задрав голову глубоко, судорожно вдохнул.