За стеной что-то упало, и Эмиль разом свернул полемику на тему «психованной бабули»: не иначе, как решил, что сейчас сама Гаетэйн Альдкруа явится выяснять отношения. Прекратив болтовню, племянник директрисы по уши зарылся в абсолютно одинаковые пыльные книжки. Наконец, он выудил одну:
— Вот! Дневник Элинор Альдкруа. Посвящён вроде как последним годам её жизни: детство и юность нам особо-то и не нужны. Так… Тут, конечно, не всё понятно, но кое-что, наверное, можно…
Забившийся в угол Ансо неожиданно подал голос:
— А что ты хочешь найти?
— Хочу найти что-нибудь о её дочерях, — пояснил Эмиль, скользя глазами по выцветшим строчкам. Тут уже стряхнул с себя оцепенение Хару:
— А не проще тогда было бы посмотреть их дневники?
— Не существует этих дневников. То ли девочки не хотели подчиняться семейной традиции, то ли это из-за смерти Гаетэйн… В общем, последний дневник — записи Элинор. Так-так, а это уже интересно…
— Что ты там нашёл? — нетерпеливо воскликнул Хару. Йори почему-то не издавал ни звука, лишь задумчиво шарил взглядом по обложке книги в руках Эмиля. Ансо плюхнулся на небольшой диван в углу и будто прирос к этому предмету меблировки. В общем, полная тишина.
— Дословно не переведу, но вообще что-то вроде: «Моя ошибка, моя беда. Я позволила чёрной розе распуститься, не ждала, что она окажется ядовитой. Бедные, бедные остальные цветы! Три юных бутона увяли в одну ночь, чёрная роза отравила их. Чёрная, гнилая, ядовитая. Такая же, как та, что цвела рядом со мной. Нет, то, что гнилое с рождения, нельзя поправить. Одну я вырвала с корнем, почему не разглядела вторую? Я виновата? Нет, это розы, чёрные розы». Дальше пустые страницы.
— И чем эта ерунда про цветы, позволь спросить, привлекла твоё внимание? — подал голос с дивана Ансоберт. Хару слегка приободрился: всё же хорошо, что белобрысый парнишка возвращается в норму. Когда он поправится и убийца будет пойман, Ансо переберётся в свою комнату, и больше не будет стоять между ним и Йори. Да и Эмиль тоже уйдёт к себе…
— Если думать, что она писала про цветы, то и правда ерунда, — фыркнул Эмиль, явно начавший строить новые фантастические версии. — А если подумать, что она писала о своих детях? Тогда «чёрная роза» — тот, кто убил её дочерей.
— Скорее уж, та, — поправил Хару. В его воображении ни один мужчина не вязался с чёрными розами: скорее, рисовалась черноволосая белокожая девушка с тёмными бровями и красными губами, походящая на вампиршу из фильмов ужасов.
— Тогда получается, что Элинор писала о своих детях. Тут, кстати, упоминаются они все. Правда, порядок какой-то странный: судя по пометке в углу, сначала идут младшие, потом старшие…
Хару заглянул через плечо племянника директрисы, пытаясь понять, что он там выискивает. Его взору предстало нечто, походящее на таблицу, разрисованную на удивление ровными и изящными чернильными завитками. И ряды бледно-серых букв: «Анэйс, Гвенаэл, Зои, Полин, Ребекка, Констанция, Ноэлла, Сесиль, Юджени, Меланроуз»… рядом с большинством имён красовались аккуратно нарисованные чёрные розы. Пусть Элинор и не занималась расшифровкой своих записей, отчего-то Хару мигом стало ясно: таким знаком женщина помечала умерших дочерей. Судя по записям, трое из них — Анэйс, Зои и Полин — действительно скончались в одну ночь. Причина не была указана, зато рядом с именем Юджени было чётко выведено: «Не вернулась домой из леса». Исчезла девушка через неделю после гибели трёх младших сестёр; сразу после её ухода погибла по неуказанной причине Сесиль. Следом — Ребекка и Констанция. Меланроуз так же, как Юджени, «ушла в лес»… Хару уже собирался отложить книжечку, подбросившую лишь ещё больше новых вопросов, как вдруг его взгляд зацепился за имя Ноэллы. Ей, в отличие от предшественниц, был посвящён целый абзац, правда, весьма расплывчатого содержания: «Милая моя роза, разве плохо было тебе в нашем доме? Отчего даже ты покинула меня, отчего увела за собой другую розу?».
— Выходит, Ноэлла не погибла, — задумчиво протянул Эмиль. — Чёрт, а такая хорошая была версия, что в сказке именно об этих сёстрах и написано…
— Ещё осталась жива Гвенаэл, — заметил Йори. Хару бережно закрыл маленькую книжечку, понимая, что не следует её больше трепать: старая бумага была безумно хрупкой.
— По-моему, Ноэлла испугалась, что её сёстры умирают, и сбежала, взяв с собой выжившую младшую.
— Но почему она сбежала, а не попыталась покинуть дом вместе с родителями? — вновь подал голос Ансо: кажется, к нему вернулась способность мыслить. — Я имею в виду… В таких семьях, как у неё, побег означал пожизненный позор. Кто-то предпочёл бы остаться и умереть, но не позорить имя семьи.
— Люди бывают разные, — машинально отозвался Эмиль. — Может, этой Ноэлле было наплевать на семью, и она просто спасалась от какой-то опасности. Мы же ничего не знаем, кроме дневниковых записей её матери — а они подробностями не блещут.
— А зачем ей тогда было брать с собой сестру? Ребёнок, даже относительно взрослый — та ещё обуза для девушки, желающей начать новую жизнь.