Ансо снова с воплем скрылся под одеялом. Поняв, что тактичной беседы не вышло, Эмиль продолжил:
— Вторая сестра выпала из окна — это точно Аддингтон. Третья… Неприметная, как тень, бледная, серая… Кто же у нас такой… Скорей всего, Амбруаз. Видели его, он и правда на тень похож.
Хару, припомнив этого мальчика с длинным острым носом, похожего на крысу, согласно кивнул. Племянник директрисы, видя его поддержку, приободрился:
— Четвёртая… дочь позабытых песен… песни, стихи… Оберон. У него имя одного из героев Шекспира. «Сон в летнюю ночь» — это, конечно, не пьеса, но всё-таки. Пятая… Понятия не имею. Надо будет поискать среди наших того, кто любит оружие. Думаю, это может быть Эдуард, потому как остальные этим точно не увлекаются. Дальше… Чёрт. Если подумать, то седьмая — это точно Кловис. И вы — две последние. Выходит, шестая и восьмая — это я и Родриг Ролэйн. Вопрос в том, кто какая, но это не суть. Важно другое. Убийца нас всех хорошо знает, более того — он распланировал, как и кого будет убивать.
— От этой бумаги пахнет пылью. Она очень старая. Тебе не кажется, что для планов убийцы она слишком давно написана? — подал голос Йори. Эмиль на мгновение осёкся, но лишь на мгновение. Затем его глаза вновь загорелись:
— Значит, когда-то уже было что-то похожее — тогда, когда появилась эта сказка. Тогда тоже умирали люди, которые подходили под это описание, может, это даже было связано с семьёй Гаетэйн Альдкруа…
— Каким образом? — вздохнул Хару. — Тебе не кажется, что это может быть просто глупое совпадение? Да и ты говорил, что в их семье было две дочери и один сын. Даже если посчитать вместе с родителями и бабушкой, то выйдет всего шесть человек…
— Ну, вы-то местную историю не знаете, — снисходительно улыбнулся Эмиль. — У второй внучки Гаетэйн, сестры Эржебет, было очень много детей. Говорят, Элинор рожала их прямо-таки одного за другим, в надежде, что у неё всё-таки появится сын. Она вбила себе в голову, что на их семье лежит проклятье, и что оно не будет снято, пока не появится мальчик. Результат можно увидеть в картинной галерее, если, конечно, не боитесь опять туда сходить. Там есть её портрет… со всеми дочерьми.
— То есть ты хочешь сказать, что десять сестёр реально существовали? — от мысли, что «сказочка» может быть правдой, Хару передёрнулся. Но тут подал голос Йори:
— Но ведь тогда выходит, что у них не было старшего брата, того, что упоминается в сказке.
— Вот этого не знаю, — сник Эмиль. Правда, он быстро развеселился и воскликнул:
— Зато в библиотеке может быть что-нибудь из истории семьи. Идёмте, скорее!
— А с зеркалом-то что делать? — простонал Йори, но его никто не услышал: Хару, Эмиль и даже выползший из-под одеяла Ансоберт устремились в библиотеку.
Глава XXVII: Чёрная роза
Когда Хару перечитывал книги из домашней библиотеки, ему казалось, что даже за пару сотен лет он не сумел бы прочесть их все. Сейчас же ему оставалось только восторженно крутить головой; при виде такого количества книг на самую разную тематику старший из близнецов почти умудрился забыть, с какой целью они явились в библиотеку. Йори, кажется, тоже был ошарашен. Это помещение, шкафы в котором тянулись от пола до потолка, занимало едва ли не четверть всего главного корпуса; рядом со шкафами высились деревянные приставные лестницы, по которым, видимо, полагалось добираться до верхних полок.
Жаль, любоваться этим великолепием близнецам пришлось недолго: привыкший ко всему Эмиль деловито потянул их и привязавшегося Ансо за собой, к малозаметной двери в восточной части зала. В первые мгновения Хару даже принял эту дверь за очередное украшение — уж больно бросалась в глаза невыносимая яркость витражного стекла. Да-да, большая часть двери была стеклянной, и кусочки полупрозрачного материала складывались в затейливый рисунок: девушка, обвитая зелёными лианами, поднимала над головой золотистый шар — видимо, он символизировал солнечный диск. Для себя старший из близнецов отметил: хозяева этого дома явно были склонны к излишествам, иначе никак не объяснить это стремление сделать кричаще-роскошным всё, что только подвернётся под руку.
Эмиль толкнул дверь, и четверо учеников академии оказались в гораздо менее грандиозном зале. Если в основной части библиотеки всё было сделано помпезно, напоказ, то здесь всё выглядело как-то спокойнее. Хару облегчённо вздохнул: вычурность, пусть и привлекала взгляд, всё же сильно давила на психику.
В маленьком зале книжных шкафов было всего четыре. Книги на полках красовались самые разнообразные, вплоть до толстенных томов в кожаных переплётах, под тяжестью которых прогибались не предназначенные для такого веса полки: наверное, подобные тома были редкостью даже во времена Гаетэйн Альдкруа.
Но особенно выделялся шкаф у стены, к которому склонилась замаскированная под подсвечник лампа. Выделялся он убогостью содержимого: на всех полках выстроились жёлто-коричневые книжки в дешёвых обложках. Эмиль подлетел именно к этому непримечательному шкафу, тараторя на ходу:
— У семьи Альдкруа была очень… странная традиция. Им вменялось в обязанность вести дневники — всем, от мала до велика. Вроде бы это пошло от Гаетэйн Альдкруа — она полагала, что её жизнеописание «является крайне любопытным материалом для грядущих поколений», — Эмиль сделал характерный жест, изображая кавычки. — Так в первом дневнике написано. Старушка, похоже, была с приветом. Считала, что её семья — те, кто перевернёт мир. Хотя там ничего особенного — средней знатности, богатые, правда, ну так это не делает их исторически значимыми и всё такое. В общем, ясно же — психованная была бабуля.