Погребенные за мостом

22
18
20
22
24
26
28
30

– Да?

– Боян говорил про заезжего монаха, который назвал имя…

– Молчи, – нервно перебил Небойша. – Не нужно поминать лихо.

– Тут вблизи есть монастырь, ты знаешь. Все знают. Нужно пойти туда. Эти чудовища не могли пробраться за святые стены. Там нам помогут! К тому же монахи могут знать, как избавиться от напасти!

Небойша снял шапку и взъерошил короткие жесткие волосы.

– Пожалуй, ты прав, дечко. Хорошая мысль. Дорога туда тоже неблизкая. – Небойша задумался, прикидывая в уме предстоящий путь. – Только надо бы понять, как добраться до обители, не заплутав.

Пока его старший товарищ пытался сориентироваться, соображая, в какую сторону им двигаться, Вукашин озирался по сторонам. Судя по всему, днем им ничто не угрожало, но на душе все равно было тяжело, неспокойно.

Листьев на деревьях еще не было, и голые ветви, похожие на костлявые руки, покачивались от порывов ветра, как будто хотели схватить что-то невидимое глазу.

Кругом было тихо – и как они вчера не заметили этого гнетущего молчания природы? Все вокруг словно затаилось, храня жуткую тайну. Весной и летом лес, горы, поля гремят от птичьего пения, стрекота цикад, сотни еще каких-то звуков, но и зимой никогда не бывает такой мертвой тишины.

Мертвой. Как Боян и Радослав.

«Но ведь они не умерли! Тогда что с ними стало?»

«Ты прекрасно понимаешь что», – ответил голос внутри него, но Вукашин приказал ему замолчать. Этого не могло быть. Даже после всего, что он увидел, не могло!

Старики, бывало, рассказывали детям сказки о бродящих в ночи тварях: упырях, вурдалаках, которые стучатся к христианам в окна и утаскивают их во тьму. Сколько раз маленький Вукашин просыпался ветреными безлунными ночами в холодном поту, дрожа от ужаса, прислушиваясь, как ветка старого абрикосового дерева стучит в окно, и представляя себе бледное, посиневшее лицо ожившего мертвеца, его горящие глаза и острые клыки. Но ведь это все были только выдумки!

Как же вышло, что сказки вдруг стали реальными?

– Идем, дечко. Надеюсь, до заката успеем, – с тщательно скрываемым сомнением в голосе проговорил Небойша. – Мы, слава богу, налегке.

Не глядя в сторону опушки, где лежали останки лошадей, друзья отправились в путь.

Тот день тянулся бесконечно – и вместе с тем пролетел стремительно. Вукашин помнил каждый миг – прочувствовал его, впитал в себя каждой жилкой и сантиметром кожи. Может, потому, что часы эти могли оказаться последними в его короткой жизни.

Они старались идти ходко, но и не слишком устать, чтобы хватило сил добраться до обители. Изредка останавливались передохнуть, попить воды, но тут же, не успев разнежиться, двигались дальше.

На Вукашине были новые опанки[2] – как раз для дальней дороги. «Не ты будешь идти, они сами тебя понесут, – сказал ему мастер-опанчар. – Самая трудная дорога покажется легкой прогулкой!»

Ах, если бы это и вправду было так! Надел опанки – и полетел-понесся вперед! Натруженные ноги гудели, мышцы горели огнем, но они с Небойшей не думали об усталости: сознание того, что они спасают свои жизни, подстегивало, придавало сил.