Даже если гнать по шоссе с самоубийственной скоростью, она все равно не успеет в Портленд к бангорскому рейсу. Значит, надо ехать прямо домой. Сколько это займет? Все зависит от расстояния. Двести пятьдесят миль, в голове всплыло это число. Наверное, Джад что-то такое говорил. Допустим, она сможет выехать отсюда в четверть первого или в половину. Дорога хорошая, скоростная магистраль. Можно нестись на скорости шестьдесят пять миль в час и не бояться, что ее оштрафуют за превышение. Она быстро разделила в уме двести пятьдесят на шестьдесят пять. Получается меньше четырех часов. Ну ладно… скажем, ровно четыре. Как минимум один раз ей придется остановиться, чтобы сходить в туалет. И хотя спать совсем не хотелось – сама мысль о том, чтобы заснуть, казалась невероятно далекой, – Рэйчел знала свои пределы и понимала, что по пути ей обязательно надо будет выпить большую чашку крепкого кофе. Но даже с учетом всех остановок она сможет быть в Ладлоу еще до рассвета.
Обдумав все это, она направилась к эскалаторам – агентства проката автомобилей располагались в нижнем зале.
– Удачи вам, милая, – окликнула ее женщина из службы безопасности. – Берегите себя.
– Спасибо, – ответила Рэйчел. Немного удачи ей сейчас точно не помешает.
Сначала в ноздри ударил запах, и Луис отпрянул, зажимая нос. Он стоял на краю могилы, хватая ртом воздух, и когда уже думал, что справился с тошнотой, весь его плотный безвкусный ужин извергся наружу неудержимой струей. Его стошнило прямо в могилу. Он положил голову на землю, дыша часто и тяжело. Наконец тошнота прошла. Стиснув зубы, он вытащил фонарик и направил луч в открытый гроб.
Его охватил парализующий ужас, как это бывает в кошмарных снах, которые ты едва помнишь при пробуждении.
У Гейджа не было головы.
У Луиса так сильно дрожали руки, что ему пришлось держать фонарик двумя руками, как полицейские держат револьвер на стрельбищах. Но тоненький луч все равно прыгал туда-сюда, и направить его обратно в могилу удалось далеко не сразу.
Он медленно провел лучом по всей длине трехфутового гроба Гейджа, от новых туфель до костюмных брюк, крошечного пиджачка (Господи, это неправильно, чтобы двухлетних детей одевали в костюмы), воротника рубашки…
У Луиса перехватило дыхание, он яростно втянул в себя воздух, и гнев на судьбу за смерть Гейджа вновь охватил все его существо, заглушая все страхи: страх перед сверхъестественным и потусторонним, страх перед растущей уверенностью, что он сошел с ума.
Луис запустил руку в задний карман и достал носовой платок. Держа фонарик в одной руке, он снова склонился над гробом, опасно балансируя на краю ямы. Если бы сейчас обвалилась одна из бетонных плит, ему наверняка перебило бы шею. Он опустил руку с платком и осторожно стер влажный мох, выросший на коже Гейджа, – мох такой темный, что Луису на миг показалось, будто у Гейджа нет головы.
Влажный мох напоминал склизкую пенку. Чего-то такого и следовало ожидать; шли дожди, а могильная коробка не была водонепроницаемой. Поводив лучом фонарика из стороны в сторону, Луис увидел, что гроб стоит в мелкой лужице. Под тонким слоем мха открылось лицо его сына. Даже зная, что после такого ужасного несчастного случая гроб не станут открывать, бальзамировщик, работавший с телом Гейджа, все равно постарался. Как правило, бальзамировщики всегда стараются выполнить свою работу как можно лучше. Но Гейдж все равно был похож на плохо сделанную куклу. На голове выпирали какие-то странные шишки, глаза под закрытыми веками глубоко ввалились. Что-то белое высовывалось изо рта, как язык альбиноса, и Луис сначала подумал, что в тело закачали слишком много бальзамирующего состава. Даже для взрослого нелегко рассчитать точную дозу, а для ребенка – практически невозможно.
Потом он понял, что это всего лишь вата. Он протянул руку и вынул ее изо рта сына. Губы Гейджа – вялые и какие-то слишком темные и пухлые – сомкнулись с едва различимым, но явственным звуком. Луис выкинул вату в могилу, она упала в лужу, выделяясь в темноте омерзительным белым пятном. Теперь одна щека Гейджа ввалилась, как у старика.
– Гейдж, – прошептал Луис, – сейчас я тебя заберу отсюда, ладно?
Он молился, чтобы никто не пришел: кладбищенский сторож с ночным обходом или кто-то еще. Он уже не боялся, что его поймают; если чей-то чужой фонарь выхватит его из темноты – его, стоящего в разрытой могиле сына, – он схватит свой погнутый заступ и не задумываясь размозжит незваному гостю череп.
Он обхватил Гейджа двумя руками. Тело казалось размякшим и вялым, словно бескостным, и Луис вдруг преисполнился жуткой уверенности: сейчас он поднимет Гейджа, и тот разломится на куски. И он будет стоять над могилой, держа в руках эти куски и крича во весь голос. Так его и найдут.
Он взял Гейджа под мышки, не обращая внимания на зловонную сырость, и поднял его, как много раз поднимал из ванны. Голова Гейджа запрокинулась назад, почти касаясь затылком спины. Луис увидел у него на шее ожерелье из швов, удерживавших голову на плечах.
Ему все-таки удалось вытащить сына из гроба, несмотря на тошноту, вызванную запахом и ощущением дряблой, размякшей плоти в руках. Он уселся на краю могилы, свесив ноги в яму и держа тело на коленях, с серым, мертвенно-бледным лицом, с глазами, напоминавшими черные дыры, с дрожащими губами, искривленными от ужаса, горя и жалости.
ebooksa