Он запрокинул голову и увидел холодные зимние звезды на темнеющем небе.
Он не знал, сколько так простоял, хотя вряд ли долго, если считать в минутах. Потом свет зажегся на крыльце, качнулся, приблизился к двери и спустился по ступенькам. Это был Джад с большим фонариком на четырех батарейках. В другой руке он держал что-то, что Луис поначалу принял за большой косой крест… но, присмотревшись, увидел, что это кирка и лопата.
Старик передал лопату Луису, и тот взял ее свободной рукой.
– Джад, что за черт? Что вы задумали? Мы же не можем похоронить его прямо сейчас!
– Можем. И похороним. – Лица Джада было не видно за слепящим кругом света.
– Джад, уже поздно. Темно и холодно…
– Пойдем, – сказал Джад. – Сделаем, что положено.
Луис покачал головой и снова попробовал возразить, но слова приходили с трудом – разумные слова. Они казались бессмысленными и пустыми в глухом завывании ветра, под усеянным звездами черным небом.
– Это может подождать до завтра, когда будет светло…
– Она любит этого кота?
– Да, но…
Джад сказал тихо и как-то очень последовательно:
– А ты ее любишь?
– Конечно, люблю, она же моя до…
– Тогда пойдем.
И Луис пошел.
Дважды – может быть, трижды – по пути на кладбище домашних животных в тот вечер Луис пытался заговорить с Джадом, но старик не отвечал. В конце концов Луис сдался. Ощущение довольства, странное при сложившихся обстоятельствах, никуда не делось и даже усилилось. Казалось, оно исходит отовсюду. Тупая боль в мышцах обеих рук (в одной Луис держал мешок с Черчем, в другой – лопату) была частью этого ощущения. Холодный ветер, обжигавший открытые участки кожи и завывавший среди ветвей, тоже был частью этого ощущения. Пляшущий свет фонаря в руках Джада был частью этого ощущения. В лесу, под деревьями, почти не было снега. Луис ощущал настойчивое, всеобъемлющее, магнетическое присутствие тайны. Какой-то мрачной тайны.
Тени расступились, открывая поляну в бледном снежном мерцании.
– Здесь отдохнем, – сказал Джад. Луис положил пакет на землю и вытер пот со лба. Здесь